— Я действительно заходил с Пэтти в сарай, — медлен
но произнес" я. — И действительно поцеловал ее. Один раз.
Всего один раз. После этого я не прикасался к ней. В бук
вальном смысле слова... ни к ее руке, ни к платью... ни
к чему.
Наверное, целую минуту он смотрел на меня в упор. Постепенно гнев уступил место какой-то усталости. . Наконец, почти полностью успокоившись, он сказал:
Кто-то из вас лжет. Я должен верить своей дочери.
Конечно, — согласился я. Потом отвернулся, посмот
рел в глубь балки. — Что ж, по крайней мере, одной проб
лемой меньше.
Какой проблемой?
— Как уйти отсюда с грандиозным скандалом и без рекомендаций.
Мысли его были заняты совершенно другим, и какое-то время он стоял, словно не слышал моих слов, наконец, прищурившись, окинул меня внимательным взглядом, который я успешно выдержал.
Так вы хотите продолжать расследование?
Если вы не против.
Не против, — после некоторого раздумья сказал
он. — Тем более что вы переберетесь в другое место и с
Пэтти больше не увидитесь. Независимо от того, что я ду
маю о вас лично, мы все же возлагаем на вас надежды.
110
Он замолчал. Заманчивая перспектива — выполнять собачью работу для человека, который тебя ненавидит. Но все бросить — это еще хуже.
Наконец он сказал:
Почему вы хотите уйти без рекомендаций? Ни в одну
из этих трех конюшен вас без рекомендаций не возьмут.
Я собираюсь идти в конюшню, где лучшей рекоменда
цией будет отсутствие всяких рекомендаций.
— Что это за конюшня?
— Хедли Хамбера.
Хамбера? — В голосе его слышался безрадостный
скептицизм. — Но почему? Это никудышный тренер и ни
одну из одиннадцати лошадей он не готовил. Что вы там
будете делать?
Он не готовил этих лошадей, когда они выиграли, —
согласился я, — но три из них прошли через его руки
раньше. Есть также некто П. Дж. Эдамс, которому в то или
иное время принадлежали еще шесть из одиннадцати лоша
дей. Я сверялся по карте: Эдамс живет почти рядом с Хам
бером — в каких-нибудь пятнадцати километрах, а это зна-
чит, что из одиннадцати лошадей девять провели какое-то время на этом крохотном участке Британских островов. Ни одна из лошадей не пробыла там долго. Что касается Транзистора и Редьярда, то я уверен — если тщательно проверить их путь от хозяина к хозяину, выяснится, что какое-то время они тоже принадлежали либо Эдамсу, либо Хамберу.
Ну пусть даже все лошади провели какое-то время у
Эдамса или Хамбера — как это может отразиться на их
резвости спустя месяцы или даже годы?
Не знаю, — ответил я. — Но я устроюсь к Хамберу
конюхом и все выясню. ' .
Наступило молчание.
Что ж, будь по-вашему, — задумчиво произнес он. —
Я скажу Инскипу, что вы уволены. Уволены потому, что
приставали к. Патриции.
Хорошо.
Он холодно взглянул на меня.
— Будете посылать мне письменные отчеты. Встречаться с вами лично я больше не хочу.
На следующий день после второй тренировки Инскип высказал мне все, что он обо мне думал, и приятного в его словах было мало. Он публично меня «высек» в центре бетонной площадки, потом велел собирать манатки и .немедленно убираться вон. При устройстве в другую конюшню, сказал Инскип, я могу на него не ссылаться — это ничего не даст. Такова воля лорда Октобера, и Инскип с его решением вполне согласен.
Я собрал вещи, похлопал на прощание кровать, на которой проспал полтора месяца, и зашел в кухню. Парни обедали. Одиннадцать пар глаз повернулось в мою сторону> Сочувствующих не было. Миссис Олнат сделала мне тол-
111
стый бутерброд с сыром, и я съел его по дороге в Слоу, где собирался сесть на двухчасовой автобус в сторону Харрогита.
Приеду в Харрогит. А что дальше?
Ни один здравомыслящий конюх не пойдет искать работу у Хамбера сразу после Инскипа, пусть даже его с треском выбросили вон. Я должен какое-то время катиться вниз по наклонной плоскости, тогда мой приход к Хамберу не вызовет подозрений. Собственно говоря, лучше будет, если не я приду к Хамберу искать работу, а его старший сопровождающий конюх сам отыщет меня. -Устроить это нетрудно. Надо крутиться на всех ипподромах, где скачут лошади Хамбера, создавать впечатление, что дела у меня идут все хуже и хуже, и вот я уже готов согласиться на любую работу. Тут-то меня и подцепит конюшня, в которой всегда не хватает конюхов.
А пока нужно было как-то устраиваться с жильем. Я думал об этом, пока автобус трясся к Харрогиту. Наверное, надо бросить якорь где-нибудь на северо-востоке, поближе к логову Хамбера. В Харрогите я зашел в библиотеку и, порывшись в картах и справочниках, выбрал ' Ньюкасл. К вечеру этого же дня я добрался туда на двух попутных грузовиках — спасибо шоферам — и снял комнату в отеле на тихой боковой улочке.
Комната была ужасная — облупившиеся обои цвета жидкого кофе, обшарпанный потрескавшийся линолеум, узкая и жесткая диван-кровать, какая-то расцарапанная мебель из клееной фанеры. Пол, правда, был чисто подметен, а в углу блестела новенькая раковина, и это скрашивало убогое впечатление, впрочем, для роли, которую я сейчас играл, комната была идеальной.
На следующее утро я послал Октоберу заказным письмом вторые семьдесят пять фунтов, которые не отдал ему во время последней встречи в балке, а с ними коротенькую записку, объясняющую, почему я не буду сразу искать место у Хамбера.
С почты я отправился в местную букмекерскую контору и списал с календаря расписание скачек на следующий месяц. Затем решил купить подержанный, но в хорошем состоянии мотоцикл. Только к концу дня я нашел то, что хотел: мощный «Нортон» с объемом цилиндра 500 кубических сантиметров, выпущенный четыре года назад.
В Слоу я вполне обходился без собственного транспорта,-да и в Посеете, наверное, не сильно в нем нуждался бы, но меня не оставляла мысль,- что в один прекрасный миг мне ВДРУ Гпотребуется выехать мгновенно. Я не мог забыть журналиста, Томми Стэплтона. Он исчез на девять часов где-то между Хексхемом и Йоркширом, а потом его нашли мертвым. Между Хексхемом и Йоркширом лежал Посеет.
Первым человеком,- которого я спустя четыре дня увидел на скачках в Ньюкасле, оказался черноусый, предлагавший мне постоянную работу в качестве конюха-шпиона. Он стоял
112
в укромном уголке около входа и разговаривал с каким-то ушастым парнем. Позже я снова увидел этого парня — он выводил лошадь, принадлежавшую одной из самых известных скаковых конюшен в стране.
Я наблюдал за ними издалека, но заметил, как усач передал парню белый конверт, а взамен получил коричневый. Деньги за сведения, причем в открытую, так, что никто и не заподозрит.
Черноусый закончил сделку и направился к букмекерским кабинкам. Я пошел за ним. Как и в прошлый раз, он ничем предосудительным не "занимался, просто изучал ставки на первый заезд. Я, чтобы отвести от себя всякие подозрения, поставил несколько шиллингов на фаворита. Черноусый же никаких ставок делать не стал и прошел к барьеру, отделявшему букмекерский павильон от скакового круга. Там он как бы случайно остановился рядом с крашеной огненно-рыжей особой, носившей поверх темно-серого платья желтоватый жакет из шкуры леопарда.