ный заработок, он едва дополз до финиша... Голову на отсе
чение даю — твоих рук дело. Вот я и сказал человеку Хам
бера, что они будут дураки, если возьмут тебя. Ты настоя
щая дрянь, Дэн, тебя к конюшням нельзя подпускать на пу
шечный выстрел, я так ему и сказал.
Он повернулся ко мне спиной и ушел. Старший сопровождающий конюх Хамбера заговорил со мной, когда оставался еще один заезд.
Эй, ты, — он ухватил меня за рукав. — Я слышал,
ты ищешь работу.
Ну ищу.
Я могу тебе кое-что предложить. Платят хорошо, боль
ше, чемйу других.
120
Кто хозяин? — спросил я. — И сколько?
Шестнадцать фунтов в неделю.
Недурно, — признал я. — А у кого?
Там, где я работаю. У мистера Хамбера. В Дареме.
У Хамбера, — с кислой миной протянул я.
Но ты же ищешь работу или нет? Конечно, если ты
богач и можешь не работать, тогда другое дело. — Он
ухмыльнулся — слишком затрапезный у меня был вид.
Работа мне нужна, — пробормотал я.
Так в чем же дело?
Может, он меня еще и не возьмет, — с горечью в го
лосе сказал я.
Если я замолвлю словечко, возьмет, у нас сейчас как
раз одного конюха не хватает. В следующую среду здесь
снова скачки. Я поговорю насчет тебя, и, если все в "порядке,
в среду ты встретишься здесь с мистером Хамбером, и он
сам скажет, берет он тебя или нет.
Глава IX
Оказалось, что в слухах о конюшне Хедли Хамбера нет и капли преувеличения. Конюхов здесь держали в черном теле, причем настолько сознательно и планомерно, что я уже на второй день пришел к выводу — хозяин не хочет, чтобы конюхи задерживались у него подолгу. Я выяснил, что только старший конюх и старший сопровождающий конюх, жившие в Посеете, работали в конюшне больше трех месяцев, рядовых же конюхов хватало на два, максимум, два с половиной месяца, потом им становилось ясно — такая - собачья жизнь не окупается даже шестнадцатью фунтами в неделю.
Следовательно, ни один из конюхов, за исключением двух старших, не мог знать, что случилось с Суперменом летом — никто из них в то время у Хамбера не работал. Что же до старших конюхов, здравый смысл подсказал мне: раз они работают здесь так долго, значит, посвящены в тайну конюшни, и если я начну выспрашивать насчет Супермена у них, меня живо отправят вслед за Томми Стэплтоном.
Я слышал, в какой нищете и убогости живут конюхи в некоторых конюшнях, знал также, что многие лучшего и не заслуживают — мне рассказывали о конюхах, которые топили печку ножками стульев, потому что им было лень идти на улицу за углем, а другие складывали грязные тарелки в унитаз и дергали за цепочку — так они мыли посуду. Но даже если считать, что Хамбер нанимал только самых последних отщепенцев — все равно люди у него жили в чудовищных условиях.
Узкая жилая комната находилась прямо над денниками лошадей. Естественно, наверх доносились цоканье копыт и перезвон цепей, а сквозь щели в полу можно было заглянуть в денники. Через эти щели наверх проникал запах тухлой соломы, врывался ледяной ветер. Потолка как такового у комнаты не было — просто балки перекрытия и черепица крыши, вместо двери — лестница и отверстие в полу. Стек-
121
ло в единственном маленьком оконце было выбито, и раму заклеили плотной, коричневой бумагой, которая закрывала свет, но пропускала холод.
Всю мебель жилища составляли семь кроватей самой примитивной конструкции: кусок брезента, туго натянутый на металлический каркас. На каждую кровать полагалась одна подушка и два серых одеяла, но мне пришлось за них побороться, потому что с уходом моего предшественника их тут же растащили соседи. Наволочек и простынь не полагалось, матраса тоже. Все конюхи, чтобы не замерзнуть, ложились спать прямо в одежде.
Внизу лестницы помещалась кухня, по размеру не больше денника. Вид у нее был настолько нежилой, что само собой напрашивалось тягостное предположение: предназначена она не для людей, а для животных.
Когда я приехал во двор конгошни, Хамбер встретил меня безразличным взглядом, кивнул и без видимого интереса отрядил работать с четырьмя ' лошадьми. Какие у лошадей клички, ни он, ни кто-то другой мне не сказал. Старший конюх тоже ухаживал за одной лошадью, и в отличие от других конюшен большой власти он не имел. Указания здесь давал Хамбер, он и следил за их выполнением.
Это был настоящий тиран, причем ужас наводило не высокое качество работы, которого он требовал, а ее количество. В конюшне содержалось тридцать лошадей. Одна находилась на попечении старшего конюха, а старший сопровождающий Конюх, он же водитель фургона, вообще ни к одной лошади приписан не был. Таким образом, на семь конюхов приходилось двадцать девять лошадей. Помимо этого, они должны были содержать в порядке скаковую дорожку и вообще следить за чистотой на всей территории -конюшни. В дни скачек, когда кто-то из конюхов уезжал, остальным приходилось присматривать за шестью лошадьми.
Если Хамбер видел, что кто-то пытается сачковать, он посылал его на какую-нибудь противную работу и с едкой миной скрежетал, что раз он платит больше, так извольте больше работать, а кому не нравится, скатертью дорога. Каждый знал — в другую конюшню его почти наверняка не возьмут, уходишь от Хамбера — прощаешься со скачками. Люди уходили и все, что узнали об этой "конюшне, уносили с собой. Хамбер понимал, что делал.
Моих коллег в этой волчьей яме мало кто назвал бы дружелюбными или приятными людьми. Лучшим из них был почти полоумный паренек, которого я видел в Стаффорде на День благодарения. Звали его Джерри, и он был своего рода козлом отпущения.
Еще двое отсидели срок в тюрьме, и рядом с ними Супи Тарлтон выглядел бы пай-мальчиком из воскресной школы. У одного из них, Джимми, мне и пришлось с боем отвоевывать свои одеяла, а у другого, ширококостного грубияна Чарли, — подушку. Эти двое были отпетыми уголовниками, им ничего не стоило пустить в ход сапоги, а если дело доходило до наказания, они могли бесстыдно оболгать другого и свалить всю вину на него.
122
Регги был мастер красть с чужой тарелки. У этого худого белолицего парня с. дергающимся левым веком. были длинные цепкие пальцы, и он мог стянуть хлеб с тарелки в мгновение ока. Он здорово поживился за мой счет, прежде чем я его застукал, и для меня всегда оставалось тайной, почему он, хотя- и ел больше всех, оставался самым худющим.
ОдинчКонюх был глухим. Однажды он с флегматичным выражением на лице монотонно пробубнил мне, что оглох из-за отца, который как-то в детстве слишком сильно оттягал его за уши. Звалк его Берт, иногда он мочился под себя, и пахло от него ужасно.
Седьмой, Джефф, провел у Хамбера уже два с половиной
месяца — старожил — и- пока об уходе не помышлял.
У него была привычка украдкой оглядываться по сторонам,
и, как только Джимми или Чарли начинали травить тюрем
ные байки, в глазах у него вставали слезы. Видимо, он со
вершил какое-то преступление и панически боялся, что его
найдут и посадят в тюрьму.
Джуд Уилсон, старший сопровождающий конюх, всем им обо мне рассказал. То, что я человек бесчестный, они восприняли как нечто Вполне естественное, но считали, что мне еще крупно повезло — если история насчет дочки Октобера не брехня, меня свободно могли упечь за решетку. Они без конца подкалывали-меня по этому поводу и отпускали безжалостные похабные шуточки, слишко часто попадавшие в цель.