— Успокойтесь, метр. — Незнакомец остановился. — Вы не
больны. Я реален так же, как и вы. Извините за эти дерзкие
59
слова; мне вовсе не пристало учить вас, как надо относиться
к Чуду. Что касается одежды, то это защитная накидка, У вас
здесь очень высокий уровень радиоактивности. Дома меня ожи
дает тщательная дезактивация.
- Дуглас уже овладел собой.
Как далеко ваш дом? — спросил он, пристально разгля
дывая незнакомца.
Далеко, — ответил тот, — В две тысячи шестьсот один
надцатом году. Я президент Ассоциации любителей фанта
стики. Я прибыл за вами, метр. И еще хочу заметить — у нас
очень мало времени.
Польщен! — засмеялся Рэй. — Встреча с читателями? Лек
ция? Я готов. — И удивился, покачал головой. — Две тысячи
шестьсот одиннадцатый... Неужели знают?
Теперь улыбнулся президент.
Вас ждут во всех Обитаемых мирах, — объяснил он, и
бледное лицо его чуть-чуть порозовело". — Это такая удача,
что мы можем вас спасти. Пойдемте, Дуглас. Вы проживете
еще минимум восемьдесят-девяносто лет и напишете уйму за
мечательных книг. Только наш мир сможет дать вашему адско
му воображению настоящую пищу. Вы будете перебресывать
солнца из одной руки в другую, словно печеную картошку,
О чем вы? — сдавленным шепотом спросил писатель. —г
Уйти? Насовсем? Сейчас? Среди бела дня и в здравом уме?
Вы уже не так молоды, — мягко заметил посланник из
будущего. — Вырастили детей, достигли зенита славы. Вы уже
никому ничего не должны здесь. Если вам безразлично, что вас
ожидают сотни миллиардов моих соотечественников, то поду
майте хоть раз о себе. Пойдемте, Дуглас. У нас осталось два
дцать две минуты.
Воскресное утро, начавшееся для знаменитого писателя с досадной телефонной ссоры, вдруг засверкало для него асем великолепием красок, а растерянная мысль метнулась к дому:
«Как же так? А Магарет, дочери, внучата... Уйти — значит пропасть. Без вести. Значит, исчезнуть, сбежать, дезертировать. С другой стороны — дьявольски интересно. Ведь то, что приключилось сейчас со мной, — настоящее волшебство. Это вызов моей страсти, моему искусству и таланту. Им нужен маг. Вправе ли я отклонить вызов? И что будет, если приму его? Ведь я не что иное, как форма, которую более и-ли- менее удачно заполнил мир. Уже заполнил».
Почему такая спешка? — недовольно спросил он. — Во
всяком случае, я должен попрощаться с родными.
Исключено! — Президент Ассоциации любителей фанта
стики развел руками, и на его лице отразилось искреннее со
жаление. — Осталось двадцать минут.
Но почему, почему?
Время оказалось более сложной штукой, чем мы пред
полагали. Масса причинно-следственных связей, исторические
тупики... Есть вообще запретные века. Там такие тонкие кру
жева, что мы боимся к ним даже притрагиваться. Поверьте,
если бы существовала такая возможность, мыбы спасли все
золотые умы всех веков и народов. Увы, за редким исклю
чением это невозможно.
60
И я как раз исключение, — хмуро заключил Рэй Дуглас,
Да. И мы очень рады. Но временной туннель только один,
и продержаться он может не более тридцати семи минут,
Кого же вы уже спасли?
Из близких вам по духу людей Томаса Вулфа, — ответил
президент Ассоциации и вздохнул. — Однако он вернулся.
Сказалось несовершенство аппаратуры...
Томас?! — воскликнул Рэй. — Чертовски хотелось бы с
ним встретиться. Ах да, я забыл...
Писатель разволновался, схватил пришельца за руку.
Теперь я понял, — пробормотал он, улыбаясь. — Я все
понял. Последнее письмо Вулфа из Сиэтлского госпиталя за
месяц до смерти. Как там? Ах да... «Я совершил долгое путе
шествие и побывал в удивительной стране, и я очень близко
видел черного человека (то есть вас)... Я чувствую себя так, как
если бы сквозь широкое окно взглянул на жизнь, которую не
знал никогда прежде...» Бедный Том! Ему, наверное, понрави
лось у вас?
Метр! — взмолился человек в черной накидке. — Сейчас
не время для шуток. Решайтесь же наконец. Четыре минуты.
Нет, что вы. — Дуглас наклонился и подхватил велосипед
за руль. Хитро улыбнулся. — Если бы я мог проститься, а так...
Тайком... Ни за что.
Мы любим вас, — сказал человек с бледным лицом и
пошел туда, где воздух колебался и струился. — Вы пожа
леете, Дуглас.
Постойте! — окликнул его писатель. — Человек в самом
деле слаб. Я не хочу жалеть! Обезбольте мою память, вы же,
наверно, умеете такое. Уберите хотя бы ощущение реальности
событий.
Прощайте, метр. — Пришелец коснулся своей горячей ла
донью лба Рэя Дугласа и исчез.
Писатель тронул велосипедный звонок. Серебряные звуки раскатились в жухлой и редкой траве, будто капельки ртути. Дуглас вздрогнул, оглянулся по сторонам:
«Что со мной было? Какая-то прострация. И голова побаливает. Я сегодня много думал о Вулфе. И, кажется, с кем-то разговаривал. Или показалось? На берегу же ни одной живой души. Но вот следы...»
На мокром песке в самом деле отчетливо виднелись две цепочки следов,
«Ладно, это не главное, — подумал писатель. — Вот сюжет
о Вулфе хорош... Его забирают в будущее за час до смерти...
Там ему дают сто, двести лет жизни. Только пиши, тольйо пой!
Нет, это немыслимо, слишком щедро, он утонет в океане вре
мени/ Сжать! До предела; еще, еще... Месяц! Максимум два.
Их хватило на все. Он летит на Марс. И он пишет, надиктовы
вает свою лучшую книгу. А потом возвращается в больницу,
в могилу... Но чем объяснить его возвращение необходи
мостью или желанием?.. Я напишу рассказ. Можно назвать его
«Загадочное письмо». Или «Год ракеты»,.. Или еще так —
«О скитаниях вечных и о Земле».
Надо зеленеть...
Фантастический рассказ
О
н встал, как всегда, бесшумно, чтобы не разбудить жену. Было около шести по местному времени. В узком осколке слюды, который он прошлым летом оправил деревом, смутно отразилось его большое нескладное тело. «Будто в спешке собирали», — мельком подумал Ким и улыбнулся.
Он жил уже четвертую жизнь — двести сорок восемь лет от первого рождения и'немногим больше тридцати от последнего — и каждый раз, меняя износившийся организм, до мельчайших деталей воссоздавал и свою не очень удачную телесную оболочку. Его приверженность к традиционной биоформе другие Импровизаторы считали чудачеством, прихотью мастера, потому что любая стабильность в изменяющемся мире всегда стоит немалых усилий; гораздо проще придумать себе тело более современное и удобное для работы. Он знал, что начинающие Импровизаторы охотно выращивают массу дополнительных органов чувств, дублируют сердечно-сосудистую систему, объясняя все эти приготовления будущими трудностями.. Как же, им предстоит воистину божественное занятие — находить безнадежные, потенциально непригодные к самозарождению жизни миры и пробуждать их, оплодотворять сначала устойчивыми органическими соединениями, затем... Словом, каторжный труд генного проектировщика, обученного методам формирования материальных структур при помощи психополя. Ким всяческие эксперименты с собственным телом считал баловством, пустой тратой сил и времени. По этому поводу ojh как-то бросил фразу, ставшую впоследствии крылатой: «Настоящий Импровизатор должен быть консервативнее природы; ей что, матушке, она могла экспериментировать миллионы лет, у нас же есть сроки и осознанная цель»,