62
...Лес дымился свежей зеленью. Его наполняли бесчисленные шорохи и сдержанное движение: деревья разматывали свитки огромных .листьев, готовясь с первыми лучами Звезды собирать драгоценную энергию.
Он потянулся, заложил руки за спину. И тотчас, как было уже не раз, в них ткнулась острая холодная мордочка.
— Это ты, Одноушко Мокрый Нос? — спросил Импровизатор, не оборачиваясь. — Выспался, разбойник?
Из-за отрогов Сумрачных гор уже пролились первые ручейки зари. На какой-то миг он вдруг почувствовал то ли приступ досады, то ли прикосновение скуки. Та же бессонница, сгоняющая ни свет ни заря с удобного ложа, тот же рыжий одноухий пес, скорее даже волк '— животное ласковое, однако постоянно не ладящее со своими соплеменниками по стае.
«Не загрустил ли ты, старче? — спросил себя Ким. — Может, тебе надоел этот Рай, а? Может, тебя потянуло к людям? В толкотню, беготню, когда локоть в бок, когда в затылок друг другу дышишь. Иначе откуда бессонница и суета мыслей? Почему вдруг самое дорогое — плоть от плоти твоей — становится постылым и чужим? Но нет. Ты просто обленился. Ты забыл, что и Рай надо совершенствовать. Тебе наконец пора Наняться делом».
Импровизатор вспомнил сегодняшнюю ночь и прикрыл глаза, наслаждаясь отрывками видений-воспоминаний, таких ярких, будто все повторялось вновь и наяву, а не в памяти.
...Он дунул на «подсолнух» — желтый здоровенный цветок, который создал специально для освещения, — и живой ночник погас.
Почему ты дрожишь? Тебе холодно? Не надо так много
купаться перед сном.
Нет, Кимушка. Мне хорошо... с тобой. Только мне чуть-
чуть страшно. Скоро, наверное, придут ветры. Я чувствую их
приход.
Глупенькая. Чем они нам помешают?
Яне боюсь ветра. Но он приходит, когда приближается
Звезда. Она становится тогда огромной, косматой... Она может
упасть на наш дом. Ты сам как-то говорил...
Спи, малыш, спи. До лета еще далеко, но чтобы тебя успо
коить... Я завтра же пойду к пустоши. Там мои глаза и уши,
которые стерегут нашу Звезду. Все будет хорошо.
Ох, Ким. Ты обещаешь и каждый раз забываешь сходить.
Ветер уже близко.
Нет, нет, несмышленыш. Это всего лишь мое дыхание...
Великий Импровизатор отогнал от себя ночные шепоты, взглянул на дом. Жена все еще спала. Он представил, как она спит: на левом боку, коленки подогнула, дыхание такое тихое, будто Отрада притаилась и к чему-то прислушивается. Он вспомнил ее всю, желанную и прекрасно-бесстыдную (господи, природе стыд незнаком), и подумал, что такое, наверное, известно только ему — любовь в трёх ипостасях. Мужа, отца — это знакомо, аналогов хоть отбавляй, но Создателя...
— Схожу-ка я, Одноушко, к пустоши, — он ласково потрепал
63
мордочку зверя. — Давно надо сходить, а я все ленюсь. Схожу, пока жена спит...
Он свернул на тропинку, которая вела через лес, где семь лет назад причалил его кораблик и где по сей день дежурили приборы автоматической гелиостанции, — Звезда, к несчастью, попалась нестабильная.
«Почему «попалась»? — подумал с непонятной горечью Импровизатор. — Ты сам выбрал ее. Ее и вот этот обломок, который и планетой-то нельзя назвать... Сам! Все сам».
Это были непривычные мысли, как и приступ тоски, как воспоминания, непривычные и непрошеные. Раньше их не было. Раньше все было предельно ясно. Теперь, по прошествии семи лет... Что же изменилось? Что выкопал из недр души самоанализ, привычка к которому для Импровизаторов есть жизненная необходимость. Что он выкопал? Очередную дурь или... неизбежную мудрость, которая настигает всякого думающего человека. Если это мудрость, то чего ему не хватает в своем рукотворном Раю? Созерцай, размышляй, отдыхай...
Совсем некстати Ким вдруг вспомнил свое прощание, свой уход...
Он сам выбрал Звезду и, когда корабль-матка вынырнул окси ло нее из подпространства, стал поспешно собираться.
Генрих, командир корабля, его давнишний друг по третьей и четвертой жизни, упорно молчал, и это молчание рассердило Кима.
Я знаю, о чем ты думаешь, — сухо заметил он. — Долг...
творчество... нет ничего возвышенней, чем созидание жизни...
ученики Великого.., Ты забыл, что я свободный человек и по
сему имею, кроме обязанностей, кучу прав. Я выбрал из них
одно — покой, отдых, называй это как хочешь. Не будешь же
ты отрицать...
Не буду, — грустно согласился Генрих. — Но все равно
это эгоистично — двести сорок лет знать только долг, и вдруг,..
Импровизаторов много, есть профессионалы не хуже тебя.
Но Великим нарекли только одного. Как ты думаешь, почему?
Но я выдохся! — Ким рассердился всерьез. — Я запорол
целую планету. Подумать только — не учел один вид, бука-
шечку, и вся эволюционная постройка рассыпалась, рухнупа.
Ты знаешь, что я после Дзинтры спать не могу? Все думаю:
как я мог так оплошать? Как?! Теперь там придется все пере
делывать. Заново! И это после Великого.,. — Он попытался
рассмеяться, но у него ничего не получилось.
Нет, — покачал головой Генрих. — Все это слова... Вели
ким тебя нарекли за верность долгу. Ты стал символом нашей
профессии... Но почему ты уходишь- после первой же неудачи,
этого не поймет никто. Мы не боги, каждый из нас имеет право
на. ошибки. Только гордость... Только непомерная гордыня на
шептала тебе, что лучше уйти от дел, спрятаться.
Я устал, — обескураженно пробормотал Ким. — Я беру
себе самое малое — безжизненный мирок, который, кстати,
в любое время может сжечь плазменный выброс светила.
Я превращу его в рай и наконец отдохну,.,