- Не тревожиться?! — воскликнула она. — Как же я могу не тревожиться? Я знала, за что вас уволили, и сама несколько раз говорила отцу, что вас надо посадить в тюрьму. И вдруг оказывается, что вся эта история — сплошная выдумка! Как же я могу не тревожиться? Ведь все счи-
87
тают, что вы совершили мерзкое преступление, а на самом деле ничего не было!
В голосе ее слышалось неподдельное волнение. Она действительно переживала, что в ее семье совершился такой несправедливый поступок. Она чувствовала себя виноватой просто потому, что Пэтти была ее сестрой. Уже за одно это она мне нравилась. Впрочем, я ведь и раньше предполагал, что Элинор — чудесная девушка.
Как вы обо всем узнали? — спросил я.
Пэтти сама рассказала мне в прошлое воскресенье.
Мы просто сидели и болтали, как обычно. Раньше она о
вас ничего не говорила, всегда отнекивалась, а тут вдруг
засмеялась и так это между прочим все мне рассказала —
подумаешь, мол, дело прошлое. Конечно, я знаю, она... бы
вает близка с мужчинами, так уж она создана. Но это... я
была в ужасе. Я поначалу ей даже не поверила, а потом
сразу же пошла к отцу и сказала, что Пэтти вас оклеве
тала. Раньше я никогда не посвящала отца в ее любовные
интрижки, но тут совсем другое дело... В общем, в воскре
сенье после обеда я все ему рассказала. — Она заколеба
лась. Я ждал. Решившись, она продолжала: — Он как-то
странно к этому отнесся. Словно и не удивился. Во всяком
случае, не ужаснулся, как я. Просто как-то вдруг сразу
устал, так бывает, когда услышишь дурные вести. А когда
я ему сказала, что единственный способ поправить поло
жение — это предложить вам вашу работу обратно, он на
отрез отказался. Я с ним спорила, пыталась убедить — он
был непреклонен. Он даже не хочет сказать мистеру Ински-
пу, что вас уволили по ошибке. Это так несправедливо, —
пылко заключила она, — но я решила, что если уж никто
об этом знать не должен, так знайте хоть вы. Вам, навер
ное, не легче от того, что я и отец узнали наконец правду,
но я хочу, чтобы вы знали: мне очень, очень стыдно за свою
сестру, за то, что она сделала. <
Я улыбнулся Элинор. Ее серые глаза смотрели прямо на меня, и я видел в них искреннее, глубокое сожаление.
— То, что вы сейчас рассказали, для меня ценнее вся
кой работы — мне так хотелось, чтобы ваш отец поверил,
что я ничего вашей сестре не сделал. Ваш отец мне нра
вится, я уважаю его. А снова взять меня на работу он не
может, тут он прав, это все равно, что сказать вслух: моя
дочь — лгунья, а то и еще кое-что. Поэтому лучше оставим
все как есть.
Какое-то время она молча смотрела на меня. На лице ее отразилось облегчение, потом удивление и, наконец, недоумение.
Вы хотите какую-нибудь компенсацию?
Нет.
Я вас не понимаю.
Всего не объяснишь. — Я с неохотой поднялся. —
Пожалуй, буду двигаться. Спасибо, что пригласили при
ехать. Я знаю, что вы всю неделю промучались, готовились
к разговору со мной, и, поверьте, я очень вам за все бла
годарен, так, что и словами-то не выразишь.
88
Она взглянула на часы, поколебалась.
Время сейчас как будто не совсем подходящее, но,
может, все же выпьете чашечку кофе? Все-таки приехали
вы издалека...
С большим удовольствием, — не стал отказывать
ся я.
— Вот хорошо... тогда посидите, я приготовлю.
Она. открыла стенной шкаф, в одном углу которого я увидел' раковину с зеркалом, а в другом — маленькую газовую плиту и полки для посуды. Элинор налила чайник, зажгла горелку, поставила на низкий столик между двумя креслами чашки и блюдца. Все движения ее были рациональными и в то же время изящными. Девушка без лишних комплексов.
Я поднялся, шагнул было к книжным полкам и вдруг оказался лицом к лицу со своим отражением в зеркальной двери комода.
Собственно говоря, последний раз я видел себя в полный рост несколько месяцев назад в лондонском доме Ок-тобера и, пожалуй, сейчас впервые смотрел на конюха Дэна со стороны. Да, время сделало свое дело.
Волосы сильно отросли, бачки кустились уже ниже мочки уха. Мой австралийский загар давно вылинял,* и кожа стала бледно-желтой. Лицо какое-то застывшее, напряженное, во взгляде подозрительность. Раньше я за собой такого не замечал. Кроме того, я был одет в черное с ног до головы и едва ли внушал доверие. Скорее так выглядят люди, опасные для общества.
Я увидел в зеркале ее отражение: она смотрела на меня.
— Кажется, вам не очень нравится, как вы выгляди
те, — сказала она.
— Вы правы, — с кривой улыбкой ответил я. — Кому такое может понравиться?
Как сказать... — Она вдруг лукаво улыбнулась. —
К примеру, выпусти вас гулять по нашим коридорам...
Впрочем, если вы не догадываетесь, какое впечатление....
может, кто-то и дал бы от ворот поворот, но вообще-то я
начинаю понимать, почему Пэтти хотела... то есть... что
она... — Ив полном смущении Элинор умолкла.
Чайник кипит, — вовремя нашелся я.
С облегчением она повернулась ко мне спиной и занялась кофе. Я подошел к окну и, прижавшись лбом к холодному стеклу, принялся смотреть на пустынный двор.
Итак, это снова случилось. Несмотря на немыслимую одежду, несмотря на кажущуюся бесчестность. По какой случайности судьба наделила меня привлекательной формой черепа? Каждый раз, когда приходилось вспоминать о своей внешности, я чувствовал себя неловко. Бывало, она обходилась мне дорого. Я потерял по крайней мере двух богатых клиентов: им не понравилось, что их жены смотрели не столько на лошадей, сколько на меня.
Но у Элинор это скорее всего просто минутное затмение. Она слишком разумна и, конечно, не позволит себе завести интригу с бывшим конюхом своего отца. Что до меня... нет,
89
руки прочь от сестер Таррен. Только что вырвался из огня и сразу зке в полымя? Увольте. Жалко, конечно. Элинор мне нравилась.
— Кофе готов, — объявила она.
Я вернулся к столику. Элинор уже полностью взяла себя в руки. Предательских озорных огоньков в глазах уже не было, она даже как-то посуровела, наверное, жалеет о своих словах.
Мы степенно говорили о лошадях ее отца. Я спросил, как поживает Искрометный.
Прекрасно, — сказала она. — Я вырезала о нем за
метку из газеты, хотите посмотреть?
Да, конечно.
Она засуетилась, выдвинула ящик стола, полный бумаг и всякой всячины, и начала все это выкладывать на стол;
Не беспокоились бы вы, — вежливо сказал я.
Нет, нет, я хочу ее найти. •—Она выложила горстку