16
17
«Как сложно все, — подумал Эвальд. — В армии все просто, а здесь оккупация, практически неизвестность. Политики, ставшие бандитами, спортсмены-профессионалы вне политики. Каша».
Ну что же делать будем?
Подождите. Я знаю Калле. Он действительно вне политики.
В 1942 году он долго объяснял мне, что спорт и искусство стоят
вне общественной жизни...
Искусство ради искусства, и спорт ради спорта?
— Немножко не так. У него теория более стройная. Спорт
делает человека физически красивым, а искусство красит душу,
создает особый внутренний мир, уберечь который от внешних
посягательств помогает сила.
— Чушь какая-то. Симбиоз Ницше и раннего Вольтера.
— Что вы сказали, капитан?
Ничего, это я пытаюсь обосновать его философскую плат
форму.
Я слабо в этом разбираюсь, капитан, по Калле, насколько
я знаю, вел себя всегда одинаково.
То-то и оно, Рудди, то-то и оно. — Эвальд встал, потя
нулся. -» Надо заменить диван, чертовы пружины скоро сло
мают мне ребра.
Легче поймать Юхансена и спать потом дома, чем у хо
зяйственников наркомата получить что-нибудь путное.
Меня, Рудди, всегда интересовали только легкие пути к
личному комфорту, так что ваш совет принят. Но давайте вер
немся к нашему разговору. Так кто же из этой четверки вну
шает вам подозрение?
Все.
То есть?
Любой из них мог умышленно сообщить об отправке денег
или проговориться случайно.
А вы не считаете возможным, что был кто-то пятый?
Безусловно. Мог быть и пятый. Возможно, что он даже су
ществует, но на него мы выйдем только через эту четверку.
Разумно. Давайте вызывать.
Уже.
Что уже?
Я допросил Киндлуса и Марту Мете. Вот протоколы допро
са, выписки из личного дела и служебные характеристики.
А что же Магнус?
Я не застал его. Он на стадионе, сегодня ответственная
тренировка.
Понятно, видимо, Калле тоже там?
Безусловно.
Что ж, я быстро просмотрю это, — Эвальд хлопнул ла
донью по протоколам, — и едем в спортклуб. Это далеко?
Семь минут ходьбы.
— Прекрасно. Не надо будет клянчить машину.
К протоколу допроса Киндлуса была приложена справка о том, сколько раз и какие суммы готовил старший экономист к отправке. В этот уезд деньги отправлялись шесть раз, причем суммы были значительно крупнее. Показания секретарши уместились на одной страничке протокола. Да, она действительно печатала приказ и документы, но никому не говорила об этом. В ее
18
характеристике имелся абзац, прочитав который Эвальд понял, что этот человек передать сведения не мог. Родители Марты были зверски убиты буржуазными националистами в декабре 1944 года.
6
Покупателей сегодня было- мало. Впрочем, немного их было и вчера, и неделю назад. Антикварлый магазин на улице Виру был заставлен антиквариатом. Огромные люстры свисали с по--толка, словно сказочные плоды из хрусталя, богемского и венецианского стекла и бронзы. Полки ломились от бронзы и чугунного литья. Бой часов разносился в соседние переулки. Торговый зал наполняли звуки менуэтов, хрипловатые переливы старинных курантов, тиканье и шипение.
Через каждый час директор выходил из своего кабинета, осматривал всю эту никому не нужную красоту и, тяжело вздохнув, возвращался обратно. С утра в комнате приемщиков стояла огромная толпа народа, а покупателей почти не было. Да и" кому сейчас нужны все эти прекрасные вещи. Деньги — вот что главное. С ними можно пойти на рынок и купить масло, домашнюю колбасу, яйца, самогон. Теперь вещи покупали хуторяне. Они долго и придирчиво, как раньше коров, осматривали люстры из розоватого венецианского стекла и настольные часы знаменнтых английских мастеров.. Рассчитывались они долго и неохотно, мусоля измятые рубли, трешки, тридцатки.
Покупали они и золото, украшения, карманные часы с музыкой, цепочки.
Но ювелирная витрина пополнялась ежедневно. Скупщики золота не могли пожаловаться на недостаток клиентуры. Ежедневно по вечерам директор спрашивал продавщицу Лину.
— Как наши монстры?
— На месте, — улыбалась она.
— Несите в сейф.
Каждый вечер, вот уже много месяцев подряд, он запирал в сейф два тяжелых золотых портсигара с бриллиантовыми монограммами. На одном мелкие алмазы причудливо сплетались в якорь, на крышке второго удобно расположились голова лошади и-подкова.
Хуторяне частенько рассматривали их, но цена... Якорь сто;<л тридцать две тысячи, талисман счастья несколько дешевле — всего двадцать одну.
Это случилось перед самым обеденным перерывом. В магазин вошел высокий мужчина в сером спортивном пиджаке из твида, бриджах и сапогах с пряжками на голенищах. Он подошел к витрине ювелирного отдела и отрывисто скомандовал.
Покажите.
Что именно, гражданин? — кокетливо пропела Лина.
Портсигар.
Какой?
Оба. Впрочем, не надо. Выпишите сразу.
19
Он взял квитанции и подошел к кассе. Лина видела, как он
начал доставать из карманов пачки денег.
Она так и не поняла, что произошло. Кассирша Берта Лазаревна вскрикнула.
— А-а-а... Это он... Скорее... Это он!..
Неизвестный схватил деньги. Бумажки посыпались на пол, но он, не обращая на них внимания, выбежал из магазина. Лина надавила кнопку. В магазине взвыла сирена.
7
Значит, так, — сказал Соснин, — первое, что вы сделае
те, — немедленно успокойтесь. Давайте выпьем чаю. Я, знаете
ли, москвич, чай — наш национальный напиток.
Я тоже москвичка, — с трудом произнесла Берта Лаза
ревна.
Неужели?! — искренне обрадовался подполковник,
Да... Представьте себе.
А где вы жили?
Ня Арбате, в Мало-Николо-Песковском.
Вот это да. Случайно, не в доме шесть?
Нет, — вздохнула женщина, — в десятом.
Чудный дом, с эркерами.
— Да, в нашей квартире как раз и был эркер. Господи, как это было давно. — Она не проговорила, а выдохнула и покосилась на сейф.
На огромном, с бронзовыми ручками и узорным литьем сейфе стоял чугунный орел. Соснин перехватил ее взгляд, засмеялся.
Не бойтесь, он ненастоящий. Просто бывший владелец, ви
димо, хотел доказать, что деньги — прах в сравнении с веч
ностью. Он довольно безобиден, и я зову его Филя. Право же,
он совсем неплохой парень.
Вы говорите о нем, как о живом человеке.
В нас, славянах, христианство не смогло убить идолопоклон
ство. У моих пращуров был Перун, а у меня Филя. Симво
лика.
Уж больно символы у вас страшноватые.
Женщина говорила по-русски чисто, но с едва уловимым акцентом. Так обычно говорят люди, много лет прожившие вдали от родины.
— Вы давно приехали в Таллин? — спросил Соснин.