Что, боярин, зря охотились мы за этой писулькой? — спро
сил князь, кивнув на грамоту.
Нет, князь. Знал я, что будет грамота с хитростью, и за
хватил с собой из Москвы одного ученого грека-схимника. Уж
он действительно все тайны сущего постиг. Он и займется этой
грамотой и цифирью.
А если не осилит ордынского да литовского секрета?
Тоже не беда. Такую же грамоту послали из Орды и ря
занскому князю. А в Рязани у меня есть немало верных людей.
16
Они ее слово в слово князю Дмитрию в Москву передадут. У нас с тобой сейчас другая забота: доставить эту грамоту тому, кому она и предназначалась. У князя Данилы от удивления округлились глаза.
— Вернуть грамоту Ягайле? Тек зачем мы .ее тогда отбивали?
Отвечу, князь. Отбивая грамоту, мы узнали маршрут и си
стему связи между Ордой и Литвой. А через время, дай бог,
мысумеем прочитать и их тайнопись. А раз так, то мы, пере
хватив нужного нам гонца, узнаем самые важные для нас но
вости. Не за самой грамотой мы сейчас охотились, князь, а за
тайной ордынского письма. Так что самая главная ордынская
грамота у нас с тобой, князь, еще впереди. Понимаешь, меня?
Понимаю, боярин.
А раз так, то поймешь меня и дальше. Но чтобы Ягайло
не заподозрил ничего неладного и не изменил свою тайнопись,
нам и надо вернуть ему эту грамоту. И сделать это так, чтобы
у него не возникло подозрений, что она побывала в наших ру
ках.
Но как это сделать, боярин? Посольство все перебито, го
нец без головы, печать с грамоты сорвана.
Боброк усмехнулся.
— Предоставь эту заботу мне, князь. Лучше скажи, есть ли
у тебя человек, которому ты верил бы, как себе? Хочу послать
его на опасное дело. Могут ждать его смерть и пытки, а пото
му и нельзя в нем ошибиться.
— Есть, боярин. Тот атаман, что отбил грамоту.
В глазах Боброка мелькнуло удивление.
— Ты говоришь о Дороше? Но что связывает тебя, родови
того русского князя, с безродным степным ватажником? Почему
он у тебя в такой чести?
Князь Данило задумчиво потер переносицу.
— Ладно, боярин, слушай. Давно это было, пожалуй, десяток
лет назад. Настигли раз в лесу мои слуги беглого холопа. Ло
вок был, крепко отбивался, двоих или троих рогатиной заце
пил. Д* только скрутили его мои молодцы и привели ко мне
на расправу. Молчал он, волком на всех смотрел, да нам и не
нужны были его слова. Потому что еще два дня тому назад
были у нас люди боярина Векши и рассказали, что один их хо
лоп из-за своей опозоренной невесты подстерег ее обидчика,
молодого паныча, и хотел его жизни решить. Да только сумел
тот, раненный, от него ускакать. За кровь моих слуг я мог сам
этого холопа насмерть забить или дать псам порвать. А мог
вернуть его на расправу к бывшему хозяину, боярину Векше.
Да только не сделал я ни того, ни другого. Велел накормить,
спрятать подальше от чужих глаз. А потом темной ночью дал
ему коня, саблю, харчей на дорогу и проводил до степного
порубежья. Не забыл он той встречи, боярин, однажды и меня
от лихой беды спас. С тех пор и держимся мы друг друга,
всегда на помощь один другому приходим. И если нужен тебз
верный человек, положись на него смело.
Некоторое время Боброк раздумывал, потом медленно скатал пергамент в свиток, положил сверху сорванную печать.
— Что ж, княже, если веришь ты ему, то мне верить и бог велел. А сейчас послушай, что за мысль мне в голову пришла...
17
Поглаживая свою пышную бороду, боярин Векша с нескрываемым интересом рассматривал стоявшего напротив него атамана Дороша. Да, сильно изменился за последнее время его бывший холоп. Пожалуй, ничего не осталось от вчерашнего смерда в этом бравом, плечистом молодце с дерзкими глазами.
—' Что, боярин, не узнаешь? — с усмешкой спросил Дорош,-вдоволь насмотревшись и сам на боярина.
— Узнал, как не узнать, — важно проговорил Векша. — А из
менился ты знатно, никогда и не подумаешь, что мой беглый
холоп.
Атаман весело блеснул зубами.
— Пустые слова говоришь, боярин. Не твой холоп я, а воль
ный человек и сам себе хозяин. Так что забывай при мне это
слово.
Рука Векши замерла на бороде, он нахмурился.
— Кому дерзишь, холоп? По плетям соскучился?
Положив руку на рукоять сабли, Дорош громко рассмеялся.
— Очнись, боярин, где видишь ты своего холопа? — Дорош согнал с лица улыбку. — Еще раз говорю тебе, и запомни хорошо мои слова: казачий атаман Дорош стоит перед тобой, вольный человек, у которого только один хозяин — он сам. И не вспоминай прошлое, боярин, не береди мою душу. А то свистну — раскатают мои ватажники все твои терема по бревнышку.
Выпучив глаза, забыв закрыть рот от испуга, слушал боярин слова Дороша. И когда тот замолчал, Векша дрожащей рукой перекрестил вначале его, а затем себя.
— Да что это ты говоришь, атаман! Да разве поминаю я ста
рое, заросло уже все быльем.
Дорош усмехнулся.
— Так будет лучше, боярин. Потому что совсем не о старом
пришел говорить я с тобой. Сдается мне, что можем мы сейчас
помочь друг другу в одном деле.
В глазах Векши зажглись огоньки любопытства, он выжидающе склонил голову набок. Дорош покосился на четверых слуг боярина, стоявших у двери, но Векша успокаивающе махнул рукой.
Что при них сказано, то похоронено.
Вольный человек я, боярин, а вольный человек не сидит на
одном месте. Кормимся мы и живем тем, что господь бог и
сабля острая нам посылают. И не разбираем в этом деле ни
кого: ни фрягов, ни литвинов, ни ордынцев. Вот и третьего дня
наткнулся мой дозор на одну татарскую сотню. И на самих та
тарах было кое-что из рухлядишки и воинского доспеху, да и
шли они каждый о двуконь. Словом, решили мы, что лишние
они в нашей степи.
По мере того как Дорош говорил, Векша все больше волновался. Несколько раз облизал свои толстые губы, глаза смотрели на атамана не мигая.
— Когда обшаривали мои хлопцы их главного, что один спал