время воздействия силового поля чрезвычайно мало, это может
оказаться за порогом чувствительности приборов,
Когда эмоции поутихли и спор угас, капитан обратился к То-бору:
Смонтируй охрану отсека, в котором хранится лучевой
инструмент.
Есть, капитан!
Чтобы и мышь туда не проскочила!
На корабле нет мышей, — бесстрастно ответил робот.
После совета капитан направился в штурманскую рубку. Что-то его беспокоило. В штурманском отсеке все выглядело как обычно. Ровно мерцали щитовые панели, Весело перепрыгивали от одной логической ячейки к другой разноцветные огоньки, отчего счетно-решающее устройство казалось живым. Пол впитывал звуки шегов.
22
Старший штурман Валентин Степанович Орленко, запрокинув голову и прикрыв глаза, сидел в кресле.
Капитан остановился посреди отсека, посмотрел на навигационный пульт. Там горел зеленый глазок, означавший, что все в порядке: нос «Каравеллы» по-прежнему нацелен на невидимую точку эфира в созвездии Бета Лиры — цели полета корабля.
— Валентин Степанович! — негромко позвал капитан.
Штурман открыл глаза. Увидев капитана, смутился, хотел было
вскочить, но вместо этого вдруг сладко потянулся.
Автоматика держит курс. Происшествий никаких, — доло«
жил он и поднялся, покачнувшись.
Что с тобой?
Штурман провел рукой по лицу.
Сам не пойму...—странная улыбка искривила его губы.—
Сразу после совета оцепенение какое-то напало.
А сейчас как?
Все в порядке.
В одурманенной голове штурмана еще роились остатки видений — одно диковиннее другого. Никогда у него не было столь многокрасочных снов.
— Давно в последний раз были в оранжерейном отсеке, Ва
лентин Степанович?
Штурман побледнел.
— По... понимаю... — пробормотал он, заикаясь. — В послед
ний раз я был там неделю назад. Ничего подозрительного не
заметил. Могу поклясться, что находился, как это говорится, в
здравом уме и твердой памяти...
* * *
«Каравелла» выполняла корректировку курса, как вдруг раздался вой аварийной сирены. Первым сориентировался Тобор, рявкнул в переговорное устройство:
— В камбузе включена энергоустановка!
Взбэшенный капитан сжал биопередатчик так, что тот хрустнул.
Либин! Почему аварийку включили?
Потому что основная подача отключилась, — невозмутимо
ответил кок.
У капитана голос перехватило.
— Вы что же, Феликс, — произнес он негромко, — не знаете
разве, что аварийка включается, только когда грозит ката
строфа?..
И тут кок ответил фразой, которая впоследствии прочно вошла в корабельный фольклор.
— А разве это не катастрофа, когда не на чем борщ сварить?
Но оказалось, что кока не ругать, а хвалить надо: он первый
заметил аварию. Произошло это спустя несколько суток после загадочного происшествия в оранжерейном отсеке «Каравеллы».
Через минуту Тобор нашел место аварии: возле штурманского отсека был перерезан энергопровод.
Но перехватить нейтр^итовый кабель, к тому же снабженный
23
тройной изоляционной оболочкой, не так просто, как срезать дерево. Энергетик Володя Ольховатский с помощью Тобора быстро заменил поврежденный участок кабеля. Оставалось выяснить, почему не сработала аварийная система. Это оказалось нетрудным: она просто была отключена.
— Владимир Николаевич, у вас в отсеке имеется лучевой
инструмент? — спросил капитан, когда энергетик доложил ему
о случившемся.
Энергетик замялся. Некоторое время назад ему пришлось брать из подсобного отсека лучевой сшиватель. По инструкции он должен был сразу же вернуть сшиватель на место, однако не сделал этого.
Имеется... — сказал Владимир.
Какого действия?
Веерного.
Все сходилось. Инструмент, который Володя оставил в энергоотсеке, оставлял при работе плоский срез...
Больше повреждений в отсеке нет? — спросил капитан.
Нет.
Так... Пока нити тянутся к штурманскому... А как ваше
самочувствие, Владимир Николаевич?
Энергетик пожал плечами, уже догадываясь, куда клонит капитан.
Сходите-ка к врачу.
Гипноз?..
Да. Пусть обследует вас.
Врач вроде бы даже обрадовался пациенту.
— Проходи, проходи, голуба душа! — пропел он. — Вот сюда,
сюда, на стульчик садись, — продолжал Дмитрий Анатольевич.
Едва Ольховатский сел, как со всех сторон к нему потянулись шупальца-датчики разного калибра.
Зря, зря дуешься, голуба душа, — покачал головой врач. —
Обижаться не надо... Не надо, голуба.
Я не обижаюсь.
Капитан отвечает за все, понимать нужно.
Да гипноз-то при чем?
А гипноз, доложу тебе, голуба душа Володя, штука пре-
паскудная. С помощью гипноза, то есть стороннего воздей
ствия на волю и психику человека, можно заставить его сделать
многое, очень многое...
Допустим, — согласился Ольховатский, наблюдая, как Дмит
рий Анатольевич набирает в шприц какую-то розоватую жид
кость. — Но ведь я бы запомнил хоть что-нибудь.
Ошибаешься, голуба, — покачал головой Логвиненко. —
Гипнотизер может стереть из твоей памяти все, что ты делал в
состоянии гипноза.
Гм... Но, черт возьми, до гипноза-то я ведь должен был
увидеть его, мерзавца, который меня загипнотизировал? —
взорвался Володя. — До гипноза я же был в нормальном сос
тоянии!
Допустим.
Почему же я его не запомнил?
Спроси что-нибудь полегче.
24
* * *
Безвозвратно канули в прошлое беспечные дни, когда жизнь на корабле текла спокойно. Каждый день теперь ждали подвоха.
В бедах, свалившихся на «Каравеллу», начала просматриваться одна закономерность, которую первым угадал капитан: все несчастья, словно деревья в бурю, склонялись в одну сторону. И этой стороной был штурманский отсек.
Особняком стоял случай в оранжерее, с которого, собственно, и началось. Но это было то исключение, которое подтверждало правило. Что касается оранжерейного отсека, то в нем больше ничего неожиданного не происходило.
А на штурманский отсек неприятности посыпались, как из рога изобилия. Захворал штурман, и все его помощники, словно сговорившись, стали плохо себя чувствовать. То и дело разлаживалась следящая система, до сих пор работавшая безупречно.
А однажды выяснилось, что на координатной сетке двойная звезда Бета Лиры — цель полета — смещена.
Что или кто был повинен в этом смещении? Причин можно было надумать немало, но, когда много причин, это значит, что нет ни одной достоверной.