Медной тусклой проволокой к знакомому окошку прикручена табличка: «Камера хранения переведена в помещение вокзала». Женя недоуменно смотрит на меня, и выражение удивления в ее больших светлых глазах сменяется другим: она как будто подозревает сговор. В тридцати шагах от нас по-прежнему лениво и бездумно плещется море.
Борис Руденко
Цена искупления
Все это теперь позади. До предела осточертевшая тяжесть жестких скафандров, метановые ураганы Юнги и оглушающая, жгучая тоска по дому. Все это в прошлом. Пройдет еще двое суток, и все мы — все тридцать шесть, взойдем на борт большого планетарного модуля, чтобы покинуть Юнгу навсегда. И право, никто из нас не станет о том жалеть, хотя частица каждого осталась здесь, на этой планете. Эти последние два дня никто из нас и близко не подойдет к реактору, не посмотрит в ту сторону. Пожалуй, мы почти не будем разговаривать друг с другом эти два дня. Может, потому, что реактор — единственная тема ваших разговоров в последние годы, единственный предмет волнений и споров. И единственное, о чем мы не захотим слышать в эти последние двое суток на Юнге.
Запретная тема, Никто ее, конечно, не запрещал, просто для каждого реактор — мост между прошлый и будущим.
Налетевший шквал повалил незакрепленную регенераторную колонну. Прямая вина Косовского, настоявшего на ее установке, несмотря на штормовое предупреждение. Только искать виновных уже не время. Шквал повалил колонну и покатил на каркас энергостанции. Поблескивая отраженным светом молний, тысячетонная громада неторопливо надвигалась на распределитель и обнаженные коммуникации — результат двухмесячного труда всей колонии.
Медленно и неотвратимо, на виду у всех. Люди ругались и скрежетали зубами, бессильные что-либо изменять. Единственный шанс оставался у Корнева. Его машина была ближе других, он мог попытаться. Каждый поступил бы так же, но мог только Корнев. Следовательно — был должен.
В тот единственный момент, когда накатывающаяся колонна заслонила его от ветра, слегка ослабив бешеный напор, Корнев отстрелил якоря и бросил свой мультигрейдер под матовое, ленивое брюхо. Машину сильно снесло ветром, но Корнев добрался, тут же вонзив в землю последний оставшийся якорь. В сплошном реве и грохоте бури хруста слышно не было. Мультигрейдер Корнева превратился в сплющенную жестянку. Капсулу безопасности на три четверти вдавило в жесткую, каменистую почву, но колонна остановилась.
Корнев ворочался в своей капсуле, отплевывался от чего-то, беспрестанно спрашивал.: «Ну как? Получилось? Ну что?» Ему орали в тридцать шесть глоток, что все в порядке, все как надо, молодец, — но Корнев не слышал из-за повреждения связи и все повторял: «Ну как? Чего молчите?»
Целый час, пока бушевал шквал, а потом еще сколько-то, пока капсулу с Корневым выколупывали из-под колонны, он как заведенный повторял эти самые слова. Потом он объяснил, что аварийное освещение капсулы тоже вышло из строя, и в наступившей безмолвной темноте он полностью потерял ориентацию в пространстве и времени. В той, прежней жизни он испытал однажды такое ощущение, заблудившись в карстовых пещерах Крыма. Корнев с самого начала не скрывал своего прошлого, каждый рано или поздно начинал понимать, что нести бремя совершенного в одиночку гораздо тяжелее.
Почти каждый.
Мы делали Юнгу пригодной для жизни человека. Превращали ее в новую Землю. Чтобы сделать это, следовало изменить атмосферу. Превратить ядовитую смесь метана с углекислым газом в нечто пригодное для дыхания. Для этого мы строили реактор — гигантский атмосферный преобразователь.
В лабораторных условиях задача довольно простая. Следует добыть кислород из углекислоты, с его помощью сжечь метан, из образовавшейся окиси вновь выделить кислород и снова сжечь метан — и так далее до самого конца, постепенно включая в процесс живых пожирателей углекислого газа — водоросли хлореллы.
Из регенерационных колонн в камеру сгорания и снова на регенерацию. Энергетические ресурсы пополняет бешеный ветер Юнги, ядерная электростанция и сгорающий метан. Такова принципиальная схема реактора.
Триста восемь колонн, двадцать две камеры сгорания, столько же парогенераторов, одиннадцать ветровых энергостанций, одна ядерная и бесчисленные километры коммуникаций. Плюс ремонтный завод, вспомогательные помещения и многое другое, вплоть до гигантских изложниц будущих плантаций хлореллы.
Все это должны были сделать мы — тридцать семь человек на Юнге.
Конечно, мы были не одни. Колоссальный технический потенциал Земли помогал нам. У нас было все, что могла предоставить инженерная мысль. Все самое лучшее, самое современное и самое надежное — могучие умные машины, прочный удобный дом, совершенная система личной безопасности.
И неограниченный запас времени.
Существо появилось, когда наступили недолгие недели относительного затишья — первого для нас сезона перемены ветров. Однако и тогда никто не рисковал покидать надолго личные машины, хотя мы знали, что прежнюю силу ураганы наберут лишь через месяц. Именно этот инстинктивный страх новичка спас жизнь некоторым из нас, и прежде всего Фильдеру.
Фильдер так и не смог тогда связно объяснить, откуда оно взялось. Он наблюдал, как «циклопы» собирали двенадцатую колонну. «Циклопы» работали безукоризненно: осторожно сдвигали секции, тщательно проходили швы сваркой и рассыпались на автономные модули, чтобы смонтировать внутренности очередного отсека. Фильдеру ничего не нужно было контролировать, он просто ждал окончания сборки, чтобы вызвать подъемник. Пока ему нечего было делать и он сообщил об этом Акрошу, дежурившему в центральном посту, предложив монтаж следующей колонны предоставить полностью автоматам, а самого его перевести на другой участок.
Пока Акрош выяснял, куда рациональней всего направить Фильдера, тот запросил штормовой прогноз и, узнав, что шквалов не ожидается по меньшей мере в ближайшие полсуток, решил прогуляться вокруг строительной площадки минут пятнадцать. Из предосторожности Фильдер не захлопнул дверцу своего «жука» и, вероятно, этим спас себе жизнь.
В пяти шагах от машины он ощутил холод — не иллюзию озноба, а настоящий холод, что было совершенно немыслимо в автономном жестком скафандре. Фильдер успел подумать о вероятных неполадках терморегуляции, и это тоже не имело ни малейшего смысла, поскольку наружная температура превышала двадцать по Цельсию. Внезапно он увидел, что вокруг него меркнет свет. Уже не размышляя, он бросился к машине. Ноги подламывались и немели. Фильдер перестал ощущать свое тело, последним усилием перевалился через порожек и приказал двери закрыться. Лежа на полу кабины, полупарализованный и полусонный, од видел, как сгустившаяся тьма, трепеща, прильнула к прозрачному корпусу «жука», сдавила его с каким-то металлическим шорохом, затем отпрянула и медленно растаяла в воздухе. Или растеклась по земле. Фильдер так и не понял, куда она делась.
Минут через десять Фильдер пришел в себя и немедленно сообщил об опасности на центральный пост. Он говорил сбивчиво и малопонятно, вызвав в Акроше подозрение на галлюцинацию. Тем не менее Акрош сразу же передал сообщение Фильдера остальным и, как оказалось, весьма своевременно. Живая тьма нападала в течение следующего получаса дважды, подтвердив тем самым психическую устойчивость Фильдера. Появлялась ниоткуда, обволакивала «жука», словно пробуя его крепость, и бесследно исчезала. Но никто из людей уже не был застигнут врасплох.
Раньше Фильдер был пилотом. Он сказал, что примерно такое состояние, только в несколько более слабой форме, испытывает некапсулированный человек при межзвездном скачке. Внезапно вмешался Залецки, подтвердивший, что ощущение это не из приятных.