Выбрать главу

Бинев с нескрываемым удивлением смотрел на Консулова. Он явно не ожидал, что капитан выскажет его точку зрения. Однако он промолчал.

— Что вы предлагаете? — спросил Пиротский.

— Изучим подробнейшим образом все связи Сивкова и узнаем, откуда он добыл яд. С арестом его или без ареста.

— Что это за предложение? — удивился Пиротский.

— После того как мы освободили Сивкова, нам нет смысла заново арестовывать его. Это нужно было делать тогда, когда он признался в факте своего присутствия при смерти Пенки Бедросян.

— Да, в самом деле, — сказал Пиротский, — почему не захотели его арестовать?

— Зачем задерживать человека в тот момент, когда он явился рассказать правду, — произнес Антонов. — Сивков не убийца!

— Человек этот изобличен во лжи, — возразил Консулов. — с тех пор как мы начали работать с ним, он столько нагородил нам, что я не вижу ничего особенного в том, чтобы его задержать.

— Чаще встречаются обратные случаи: по всем вопросам говорят правду, а лгут по одному-единственному, существенному и решающему. Так обычно поступают преступники! А Сивков лгал нам как первоклашка, даже не по-дилетантски, а просто по-глупому. И я верю, что в конце концов он сказал правду, всю правду, насколько она была ни тяжела для него: и с моральной стороны, и с юридической — быть заподозренным в убийстве.

— Значит, твое мнение основано на голой вере, — усмехнулся Бинев. — Красивая работа.

— Не на вере, а на убеждении, подкрепленном логической интерпретацией фактов и личности свидетеля. Сивков находился там совсем с другими целями, кроме того, у него не было никаких мотивов совершить преступление.

— Почему ты убежден, что у него не было мотивов? — возразил Бинев. — Оттого что ты их знаешь?

— Пока у нас нет и намека на причину ее убийства. А это уже значит много. К тому же он… мог убежать на Запад, но он вернулся. Зачем? Да потому, что так мог поступить только человек, который не чувствует за собой вины.

— Или, который уверен в том, что останется нераскрытым, — вставил Консулов. — Если бы не было блокнота…

— О его невиновности говорит ложь, неопытность и поведение после смерти Пепи.

— Если он не разыгрывает из себя наивного дурачка, — заметил Бинев.

— Да, уж, действительно «демоническая хитрость». Разве я не вижу, что он собой представляет!

— А то, как он старательно ликвидировал следы своего присутствия? Разве это говорит о его наивности? — вновь атаковал Антонова Консулов.

— Для того чтобы продремать всю ночь в зале ожидания на вокзале? Какой преступник так по-идиотски построит свои планы? Разве не видно, что он собирался провести с ней ночь. Не с трупом, а с живой Пепи! Если бы он пришел к ней с ядом в кулаке, с намерением убить ее, то уж наверняка бы запасся надежным алиби, улетел бы в понедельник вечером или что-нибудь другое. Он же заготовил алиби для жены, коллег по работе. Но не для уголовного розыска. Потому оно и рухнуло так бесславно. А он придерживался его по инерции, поскольку у него ничего не было. Нужно же как-то прикрыть свои любовные похождения. Нет, — решительно поставил точку Антонов. — Сивков не убийца, он присутствовал при смерти Пепи случайно.

— Можно ли мне добавить, товарищ полковник? — Хубавеньский встал, хотя на совещаниях у Пиротского это не было принято.

— Конечно.

— Почему Дикран Бедросян покинул Софию точно в день ее смерти? Так же, как и Сивков. Не является ли это серьезной уликой?

— Это требуется еще выяснить, — перебил его Пиротский, — где он был в ночь на двадцать второе. Но продолжайте.

— И самое важное, ответ на вопрос — почему? Единственный, кто имел основание желать смерти жены, был Бедросян. В самом деле, все говорят о нем, что ревновал он Пепи как-то болезненно.

— Что вы на это скажете, подполковник Антонов? — спросил Пиротский.

— В гипотезе «Бедросян» есть некоторое рациональное зерно. Можно допустить, что он проник в ее квартиру, когда Пепи была в салоне, оставил где следует яд, а ночью пришел проверить результат. Такая конструкция лишь теоретически имеет место. Но на практике? Что он был в Софии, еще требуется доказать. Как и его мотивы! Он имел все основания ревновать Пенку в течение многих лет. Но до тех пор, пока они не развелись…

— Фиктивно, фиктивно! Только ради квартиры, — заметил Хубавеньский.

— Именно квартира меня и смущает. Ради нее он решил разводиться с неверной, но любимой женщиной. Любимой вопреки ее отношению к нему. Ведь, он прожил с нею почти семь лет, несмотря на все ее штучки. А сейчас, убивая ее, он окончательно терял возможность вернуть себе жилье.

По моему мнению, телевизионный мастер — вообще не тот человек, который способен на убийство.

— Интересно. По мнению Антонова, Сивков не убийца, Бедросян не убийца: все они неспособны совершить тяжкое преступление, — саркастически заметил Бинев. — Кто же тогда у нас совершает убийства?

— Все-таки убийцы у нас встречаются редко — один на десятки, на сотни тысяч. Статистически шанс этих двоих быть среди множества потенциальных преступников — в пересчете на все население страны — достаточно велик, товарищ полковник, — сказал Антонов. — Но и только!

— Интеллигентские штучки-дрючки!

— А вы, полковник Бинев, что предлагаете? — спросил Пиротский.

— При такой фактически неясной обстановке не могу предложить ничего. Вероятнее всего, что Сивков и есть убийца. Только он и он мог дать яд. Но арестовывать его уже поздно, момент упущен.

— Момент может еще наступить, — перебил его Пиротский, — когда у нас будет достаточно оснований для этого. Но оснований, подкрепленных вескими доказательствами.

* * *

Хубавеньский на службу утром не явился. Не оказалось его и у телефона, который он накануне оставил, чтобы ему звонили в случае крайней необходимости. Видимо, он уехал во Врачанский округ с вечерним поездом. Антонов принялся вновь изучать дело. Оно все еще было довольно скромным как по объему, так и по содержанию. Однако, как это было не раз, он при таких повторных просмотрах зачастую находил те или иные ускользающие обстоятельства, причем не только интересные сами по себе, но и решающие. Увы, на этот раз ничего подобного не произошло. То ли он не заметил этих «обстоятельств», то ли их попросту не существовало.

Антонов позвонил Бедросяну и предложил ему встретиться, чтобы выяснить некоторые неясные детали. Он был готов это сделать либо у его родителей на квартире, либо в каком-нибудь кафе, если нужно поговорить посвободнее. Но Бедросян упорно настаивал на встрече с ним лишь в управлении, будто посещение их здания доставляло ему Удовольствие.

Затем его позвал Бинев. Прежнее недовольство прошло, и они разговаривали уже спокойнее. Сейчас и Бинев согласился с тем, что у них еще мало данных для решения вопроса о личности убийцы и еще меньше оснований для задержания Сивкова. Видимо, Бинев поразмыслил на досуге более зрело и сейчас настаивал на том, чтобы сосредоточить все внимание группы на личности самой убитой. В распоряжение Антонова он выделил нового товарища, бывшего в этот момент свободным от заданий, — лейтенанта Асена Няголова, которому он поручил срочно отправиться в Плевен и изучить там «житье-бытье» Пепи. Антонов возразил ему, сказав, что она покинула родной город много лет тому назад и давно уже порвала всякие связи с ним, так что едва ли причина смерти Пепи имела отношение к Плевену. Но Бинев настаивал — «в этой темноте нужно хорошенько посмотреть под каждым кустом, не знаешь, из-под которого выскочит заяц». После этого Антонову пришлось знакомить нового сотрудника со всеми подробностями дела, прежде чем тот отправился в Плевен.

Приехал Бедросян. Антонов постарался встретить его как можно более дружески, чтобы расположить к откровенному разговору. Он даже сварил кофе на двоих — не заказал, чтобы его принесли, а просто по-домашнему сварил прямо в кабинете. И это дало свой эффект. Бедросян разговорился так, что Антонову приходилось даже останавливать его и держать «в рельсах темы». В результате допрос быстро перешел в исповедь стареющего мужчины, женатого на молодой и довольно красивой женщине, со всеми вытекающими отсюда последствиями — положительными и отрицательными. Во всем поведении Бедросяна, в словах и в тоне его исповеди чувствовалось что-то новое, некое спокойствие и уверенность. То ли это произошло от всей располагающей обстановки кабинета, то ли от чего-то другого, чего и сам Бедросян не знал.