За сплошной стеклянной стенав веранды садилось солнце, огромное, багровое. Осенние ослабленные лучи, дробясь в витражах, падали на дубовые стулья и стол, покрытый скатертью, весело отражались от начищенного до блеска, сердито пыхтящего самовара, блуждали по экрану видеофона.
Еще несколько минут назад, когда над домом прошелестели крылья орнитоптера, а затем послышались шаги Георгия, идущего по дорожке к дому, она догадалась: случилось что-то из ряда вон выходящее.
Обычно муж шагал с работы легко и быстро. В этот раз он шел медленно, ссутулив плечи.
Георгий опустился в жалобно скрипнувшую качалку, а жена принялась собирать на стол, стараясь отвлечься от беспокойных мыслей.
Праздничное угощение выглядело отменно. Еще бы, день сегодня далеко не ординарный. Ей даже стало немножко обидно, что Георгий никак не прореагировал на ее кулинарное искусство. Мысли его витали где-то далеко… Доливая свою чашку, он не успел вовремя завернуть кран самовара, и на белоснежной скатерти расплылось большое дымящееся пятно.
— Прости.. Не рассчитал, — сказал он виновато, и в голосе его прозвучало такое отчаяние, что у нее захолонуло сердце.
Она знала: расспрашивать о том, что произошло на космодроме, бесполезно. Придет в себя — сам расскажет. По крайней мере, ей известно: запуск Дора состоялся. Об этом ровно в полдень, в расчетное время, возвестил давно и с трепетом всеми ожидаемый грохот дюз, донесшийся с космодрома, расположенного за Зеленым городком.
Георгий медленно прихлебывал густо заваренный чай, черный как деготь, — свой любимый. Казалось, он все время ждал чего-то.
Внезапно ударил гонг вызова.
Георгий вскочил, едва не опрокинув чашку, и бросился к вспыхнувшему экрану видеофона, стоявшего в углу веранды. Из глубины экрана навстречу ему медленно выплыло молодое остроскулое, почти мальчишеское лицо.
— Я оказался прав?! — сказал Георгий. — “Электрон” стал сразу набирать субсветовую скорость, и сигнал преследования не догнал его? — Он помолчал. — “Электрон” пройдет мимо Юпитера. Может, поле притяжения захватит корабль? Потом мы могли бы зачалить его и переправить на Марс, по месту назначения.
— Я тоже сначала подумал об этом, товарищ Коробейников…
— Прикинули на ЭВМ?
— Гравитация Юпитера слишком слаба для “Электрона”. Кто же мог знать, что включатся дюзы, которые были опломбированы? Это проклятое тире…
— Как же вы объясняете появление этого самого тире?
— Никак в толк не возьму, Георгий Иванович. Вы же знаете, мы накануне вместе все проверили. Программа запуска была составлена безукоризненно.
— Но факт остается фактом. Подвело нас именно математическое звено, за которое вы отвечаете…
— С Дором плохо? — тихо произнесла жена, когда экран видеосвязи погас.
Георгий устало опустился на стул, но к чаю больше, не притронулся.
— С твоим любимцем распрекрасно, — сказал он. — А вот с новопоселенцами Марса плохо. Они остались без универсального помощника, которого так ждали. Дор призван был обеспечить механизацию всех работ на Марсе. Всех работ на Красной планете, понимаешь?! А нашему институту каково? Полтора десятка лет работы — прахом. А все потому, что в перфоленте программы запуска оказалось пробитым лишнее тире. Одно-единственное! Видимо, из-за этого и исказилась траектория полета.
— Почему же вы не послали перехватчик?
— Увы! — сказал Георгий. — Как говорится: беда одна не приходит. Сразу после старта на “Электроне” включились субсветовые дюзы, которые предполагалось обкатывать лишь при последующих запусках, после возвращения корабля с Марса. Была еще у меня надежда, что корабль будет захвачен полем тяготения Юпитера…
— Да, я слышала.
— Теперь все надежды лопнули.
— Послушай, а разве нельзя воспроизвести проект Дора? — сказала она осторожно.
— Как ты себе это представляешь — воспроизвести? Дор — это личность, а личность неповторима.
— Что же все-таки делать?
— Есть у меня одна гипотеза, — задумчиво произнес Георгий и потер ладонью большой, с залысиной лоб. — Но, боюсь, мы не сумеем проверить ее.
— Почему?
— Потому что она связана непосредственно с Дором, а он далеко. Ладно, давай отдыхать
Ночью Екатерина долго не могла уснуть. Какие-то бесформенные тени медленно проплывали по потолку — или это только чудилось? Ей вспомнилось последнее посещение Дора. Это было позавчера, а кажется — так давно…
…Дор прошуршал по дорожке, поднялся ни террасу. Энергично и весело, как всегда, поздоровался с ней. Георгия дома не было: он дни и ночи, которых так немного оставалось до запуска “Электрона”, пропадал на испытательных полигонах.
За долгие годы знакомства Екатерина привыкла уже к этому огромному оранжевому шару со слегка волнующейся поверхностью. Дор, чудо биопластики и электроники, казалось, все знал, все понимал. Единственным, по ее мнению, недостатком Дора было то, что робота создали и воспитали начисто лишенным эмоций. “Чувства Дору ни к чему, — сказал ей как-то Георгий. — Они попросту энергетически невыгодны. Испытывать страх, надежду, любовь к кому-либо — это не для Дора. У него совсем другие задачи”.
Последние месяцы перед запуском робот пользовался в Зеленом городке полной самостоятельностью.
— На полигоне у меня выдался свободный часок, и я решил закатиться к тебе! — пророкотал Дор, останавливаясь посреди веранды.
Она улыбнулась — настолько естественно в устах Дора прозвучало это “закатиться”.
— Скоро улечу навсегда, — произнёс Дор, внимательно озирая осенний пейзаж. — Буду воспроизводить автоматы. На Землю мне уже не возвратиться.
— Ошибаешься, Дор! — воскликнула она. — Через год-два с Марсом наладят регулярное пассажирское сообщение.
— Нет, я не вернусь, я знаю, — повторил настойчиво Дор. — Потому и хочу взять с собой как можно больше: виды, картины, голоса. У меня ничего ведь не стирается в памяти. Не то что у вас, людей!
— Ты и мой… мой облик увезешь с собой? — спросила она, пораженная неожиданной мыслью.
— Конечно! И твой, и моего конструктора-воспитателя, и многих тысяч людей, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело. Я хочу, чтобы в мою память вписались навечно и берега Крыма, и льды Таймыра, и заповедная сибирская тайга, и эта веранда, и эти часы, — все, все хочу я взять с собой!
— Что ты сказала? — откликнулся Георгий. Он тоже не спал.
— Нет, я так…
Ей представился стремительно несущийся корабль, стальной иглой пронзающий ледяные пространства вселенной, и Дор, который мечется в корабле живым оранжевым шаром. Она только теперь, в часы бессонницы, осознала, насколько успела привязаться к Дору. Что ждет его там, в открытом космосе? До каких звезд, до каких галактик доберется он, не умеющий управлять кораблем, прежде чем исчерпается запас аннигиляционного топлива?..
Она проснулась от прикосновения Георгия.
— Ты кричала, — сказал он.
— Мне приснилось, что Дор упал на солнце и сгорел…
Чем дальше стремительная яхта уходила от берега, тем круче вздымались волны. Внезапный порыв ветра так тряхнул легкое суденышко, что Карранса инстинктивно вцепился обеими руками в поручни кресла, намертво прикрепленного к полу сфероида. Ветер, настоящий морской ветер до самой воды выгибал белый парус, упруго бил в лицо, забирался под расстегнутый на груди комбинезон.
— Выдержит? — крикнул Карранса, полуобернувшись к соседу, и указал на вздрагивающий от напряжения парус.
— Это релон — штука сверхпрочная, — скорее прочел он по губам, чем расслышал ответ Стафо, штурмана “Ренаты”, пульсолета первого класса.
— Только в море, только в море может счастлив быть моряк, — весело пропел-прокричал Карранса, уже ни к кому не обращаясь.
Нос яхты то высоко вздымался над водой, то глубоко зарывался, вздымая вверх белые буруны. Солнце не спеша садилось, и его косые лучи скользили по зеленым волнам.
Яхта круто изменила курс, и морские брызги ударили в лицо Каррансы. Он помотал головой и даже зажмурился от удовольствия.