— Скажите, Роберт Иванович, каким образом Хабалову стало известно имя этого человека? — вступил в разговор Козлов. Товаровед недоумевающе повернулся в его сторону:
— Так Зойка сама сказала. После того случая у метро Федя припер ее к стенке, говорит, товарищ ее с хахалем у троллейбуса видел. Ну, она и призналась про «первую любовь». А потом сам откуда-то о Савелии много узнал. Федя, как выпьет, обязательно Зойкиного любовника ругать принимается, грозить. «Подумаешь, — говорит, — один на один на медведя ходил. Посмотрим, как запоет, если за золотой песочек притянут. Зря, что ли, Савелий резиновые болотные лыжи достал. Не иначе хочет из Магадана золотишко вывезти. Самолетом нельзя, зимой по тайге замерзнешь, а летом тони. Вот для того и лыжи — не засосет».
Друце вдруг замолчал, словно испугавшись, что сказал лишнее. Затем торопливо закончил:
— А больше я ничего не знаю.
— Спасибо, Роберт Иванович. У нас к вам просьба: никому ни слова о содержании нашей беседы.
— Ну, как тебе эта версия? — спросил Геннадий, едва они сели в машину, чтобы ехать на Петровку. — Вроде бы все сходится: ключ Савелию могла дать сама Хабалова и сообщить, что уходит из дома, а муж подшофе, действуй. Потом дождалась любовника где-нибудь на улице, узнала, что и как.
— В предположении, что Савелий мог убить мужа, есть логика. Но вряд ли он сделал это на почве ревности. Другое дело, если Хабалову удалось узнать, как намекает Друце, что-то о золотом песке…
В столовой Морозов думал о Лаевском, чья фамилия оказалась в записной книжке убитого гравера. Он вспомнил, что тогда этот престарелый художник-реставратор держался надменно, интуитивно чувствуя: серьезных улик против него нет. А когда тучи стали сгущаться, вывернулся прямо-таки виртуозно: написал заявление в Министерство культуры с просьбой принять в дар государству из своей коллекции часть картин на сумму 200–300 тысяч рублей и собственный особняк, чтобы переоборудовали в музей, а его утвердили смотрителем. Убыток невелик — по международным ценам коллекция стоила около десяти миллионов рублей, — но должный эффект был достигнут.
Затем в памяти всплыла Ирина, «шемаханская царица», как называл он ее про себя. Борис знал, что сыграл не последнюю роль в судьбе этой красавицы, заставив по-новому взглянуть на себя. Как-то она сейчас, нашла ли силы изменить свою жизнь?
— Гена, помнишь Ирину Берг, которая жила у Лаевского? — Морозов отодвинул тарелку с так и не доеденным борщом.
— А-а… черноглазая красавица? Не то жена, не то дочка. Она вроде уйти от него собиралась? Что это ты вспомнил?
— Вспомнил потому, что нужно всерьез заняться изучением Лаевского и его окружения. Пока не отработаем эту линию, окончательных выводов делать нельзя. Вот ты и займись меценатом.
Новые сведения, полученные Морозовым в ходе допроса Друце, в корне меняли дело. Поэтому Нарышкин решил не мешкая вызвать Зою Аркадьевну на допрос.
В третьем часу дня Хабалова несмело вошла в кабинет следователя. Черный костюм и такая же косынка на шее, прямой маленький нос распух от слез, уголки губ скорбно опущены — словом, весь вид этой женщины свидетельствовал, что она глубоко переживает гибель мужа.
— Здравствуйте, Зоя Аркадьевна, прошу садиться. — Она устало опустилась на стул, и Нарышкин с удивлением почувствовал тонкий аромат дорогих французских духов. — Как ваше самочувствие? — поинтересовался он, глядя в лицо Хабаловой.
— Лучше не спрашивайте. — Хабалова поднесла к глазам платок.
— Я вам сочувствую и думаю, с вашей помощью мы найдем преступника. Успокойтесь. — Нарышкин начал заполнять шапку протокола.
Зоя Аркадьевна сделала несколько судорожных глотков, словно ей не хватало воздуха. Потом убрала платок в сумку, показывая, что готова к разговору. Николай Николаевич отложил авторучку.
— Вы очень любили своего супруга?
— А как же иначе? Прожить двенадцать лет вместе…
— Извините за нескромный вопрос, тогда зачем вам любовник?
Хабалова вспыхнула, резанула следователя злым взглядом:
— С чего вы это взяли?
— У меня, есть основания спросить вас об этом, — несколько жестче обычного ответил Нарышкин. — Все вопросы я протоколирую и прошу относиться к ним с должной серьезностью. Итак, меня интересует все, что касается вашего знакомого Савелия.
— Клянусь вам, он не убивал! И оставьте его в покое!
Это было сказано с такой эмоциональной силой и уверенностью, что Нарышкин на мгновение заколебался.
— Клятва не является доказательством. Следствию нужны факты. Можете вы подробно рассказать, где он был в тот день?
— Нет, потому что я его не видела.
— Тогда не беритесь отвечать за него. Он женат?
— Нет.
— В таком случае ни вам, ни ему нечего стесняться.
— Не хочу я его впутывать в это дело. Понимаете вы или это слишком сложно для вас? — с тоской спросила Хабалова.
— Задача следователя — реабилитировать всех подозреваемых и найти настоящего убийцу. Поймите, если Савелий не причастен к убийству, мы убедимся в этом и оставим вашего знакомого в покое. Итак, кто он, как мне с ним встретиться?
Зоя Аркадьевна некоторое время молчала, упорно отводя взгляд, потом едва слышно прошептала:
— Нет его здесь, уехал, куда — не знаю.
— Как его фамилия, имя, отчество?
На глазах Хабаловой вновь показались слезы.
— Не виноват он ни в чем, не виноват… поймите, не виноват… — твердила она. — Вот поэтому я вам ничего не скажу… Можно мне уйти? — прижала она ко рту скомканный платок.
Нарышкин отметил повестку, проводил расстроенную женщину до двери.
— Борис Петрович, докладывает Черкасов, — услышал Морозов в телефонной трубке голос своего сотрудника. — Зоя Аркадьевна выскочила из прокуратуры как сумасшедшая и все оглядывалась. У метро позвонила из автомата. Услышал, как убеждала кого-то: «…Да, уезжай немедленно… Нет, ни в коем случае!.. Все, все… Когда устроишься, сообщи через Раю…» После этого повесила трубку и на метро поехала домой. Сейчас у себя в квартире. Какие будут указания?
— Если появится Савелий, задержите и доставьте в милицию.
После сообщения Черкасова было над чем подумать. Получалось, что Хабалова, вероятно, звонила своему знакомому, предупреждая об опасности. И есть еще некая Рая, поддерживающая связь между ними. Но как по имеющимся слишком скудным данным найти этого Савелия, который после звонка Хабаловой наверняка уже берет билет на поезд или самолет и очень скоро скроется из Москвы? А может быть, уже покинул столицу?
Размышления старшего инспектора прервал телефонный звонок:
— Здравствуйте, Борис Петрович, надеюсь не оторвал вас от срочных дел? Ах думаете? Тогда предлагаю объединить силы. Приезжайте ко мне, помаракуем вместе…
— Вот, полюбуйтесь. — Нарышкин победно потряс листками заключения медэксперта. — Оказывается, все очень просто. В момент, когда Хабалову нанесли смертельный удар, он находился в состоянии крайнего нервно-мышечного возбуждения, какое бывает во время физической схватки. Поэтому он еще имел достаточно сил, чтобы ускользнуть от своего противника в ванную комнату, закрыть дверь на задвижку, сесть на пол и даже не разбить бутылку. После этого наступила смерть. — Положив заключение перед Морозовым, Нарышкин продолжал уже более спокойным тоном: — Значит, версия со случайным вором, нашедшим ключ от квартиры, отпадает.
Морозов хотел возразить, но Нарышкин жестом остановил его:
— Мне кажется, события развивались следующим образом. Жена ушла в четырнадцать часов в магазин. Ее муж воспользовался случаем: достал припрятанную бутылку водки и сделал несколько глотков. В это время в дверь позвонили. Хабалов, не выпуская бутылки, прошел в прихожую и открыл дверь. Гость, может быть, тот же Савелий или кто-то другой, не сразу нанес ему смертельный удар. Иначе Федор потерял бы сознание и свалился в коридоре. Скорее всего они начали выяснять отношения, не пришли к соглашению, завязалась схватка. Противник, физически очень сильный человек, как, например, Савелий, схватил Федора. Тот вырвался. Тогда преступник и нанес смертельный удар. Спасаясь, Хабалов шмыгнул в ванную, закрылся там. После этого убийца покинул квартиру. Если у вас, Борис Петрович, есть иная версия происшедшего, с удовольствием послушаю.