Настроение было хуже некуда. Может быть, потому, что им, в прошлом всегда уверенным в себе, на сто процентов, все чаще и чаще перед восхождением стали овладевать приступы потливой слабости, хнычущего бессилия. Ладно бы, когда один, а теперь, оказывается, он не может сдерживать себя и на людях.
«И черт меня дернул, — ругал он себя, — изливать душу перед случайными туристами-янки. Видно, я на самом деле выглядел жалко, раз этот розовощекий толстяк, прожигающий папашино наследство, даже силился изобразить сочувствие, пытался расспрашивать. Хорошо еще, вовремя смылся, а то бы весь Катманду заговорил, что Вилли Шранц сломался, что ему пора в богадельню».
Вилли упивался самобичеванием. Сознавал, что это граничит с патологией, но ничего не мог с собой поделать. В последнее время, стоило только оказаться вблизи гор, как с ним происходила непонятная трансформация. Это был уже не гордо улыбающийся «счастливчик Шранц», король заоблачных пиков, а придавленный страхом новичок. Только в горах, на узеньких карнизах и грозящих лавинами склонах, он вновь становился самим собой, непревзойденным восходителем. И чем неприступнее была вершина, тем спокойнее и увереннее он себя чувствовал.
Стук в дверь вернул Шранца к действительности.
— Войдите, если не умеете читать! — сердито рявкнул он, продолжая лежать на спине, чтобы показать, будто ничуть не рад непрошеному гостю.
— Добрый день, — раздался бархатистый баритон, — читать я умею и табличку изучил с должным вниманием. Но все-таки решил войти, хотя и не исключал вероятности быть тут же выставленным вон. Ну как, вышвырнете меня или предложите сесть?
— Ладно, садитесь и выкладывайте, зачем пришли. А если будете утверждать, что не знаете, к кому попали, то уж точно пересчитаете все ступеньки до нулевого этажа. Устраивает?
— И скандала не боитесь?
— Наплевать, я ничего не боюсь.
— Неужели? В горах вы так же бесстрашны?
— Слушайте, вы без приглашения врываетесь ко мне в номер да еще пытаетесь насмехаться! Кто вы? Только не юлите, наш уговор в отношении знакомства с лестничными пролетами остается в силе. — Вилли начинала забавлять эта перебранка, он даже приподнялся на локте и повернулся к незнакомцу. Это был узкоплечий смуглый мужчина лег сорока, одетый в строгий серый костюм европейского покроя. Черная шапочка «топи» выдавала в нем непальца.
— А мы с вами в некотором роде коллеги…
— Да я скорее застрелюсь, чем пойду с тобой в одной связке, — неожиданно для себя Шранц перешел на «ты», что бывало в тех редких случаях, когда он испытывал расположение к собеседнику.
— Откровенно говоря, я бы тоже не отважился отправиться в паре с «безумцем Вилли».
Шранц встрепенулся.
— Откуда ты знаешь эту проклятую кличку?
— Если иногда пишешь в здешние газеты, нужно иметь собственные источники информации.
— Значит, ты писака, — разочарованно протянул Шранц. — Тогда зря теряешь время. Интервью я не даю.
— Может быть, спустимся в бар? У нас, между прочим, научились делать отличное пиво. Я угощаю, — как ни в чем не бывало предложил «писака».
К своему удивлению, Вилли почувствовал, что не прочь поболтать с задиристым визитером. В баре царил полумрак, приглушенно звучала мелодия из нашумевшего индийского фильма «Хари Рама, Хари Кришна». Едва они расположились за столиком на двоих в самом темном углу, неслышно возник официант:
— Добрый день. Как обычно «Стар», господин Сатьял? Вашему гостю тоже?
— Вот мы и познакомились, — сказал Шранц и, выжидающе улыбаясь, добавил: — Оказывается, ты даже более популярен, чем я. Меня-то, во всяком случае, официант не узнал.
— Да, Вилли, тебе явно не везет. И американцы сегодня тебя не признали.
— Ты что, следишь за мной? — Шранц невольно насторожился.
— И в мыслях не было, я даже не собираюсь брать у тебя интервью.
— Тогда зачем же пришел?
— Просто так. Около пагоды ты показался мне таким одиноким, извини, но я бы даже сказал, пришибленным, а это на тебя непохоже. Я видел тебя на пресс-конференциях и до и после твоих сенсационных восхождений. Тогда ты изображал собой супермена. Это выглядело слишком уж наигранным, настолько фальшивым, что мне было противно писать.
— А теперь, по-твоему, я больше похож на самого себя, иными словами, на Каина? — с горечью заключил Шранц.
— Ты имеешь в виду смерть брата?
— А что еще? Твои же коллеги не жалели грязи, чтобы превратить меня в трусливого злодея. Вопили, что на мне кровь Петера.
— Откровенно говоря, — спокойно промолвил Сатьял, — поскольку я журналист, то не очень-то верю всему тому, что пишут мои коллеги, особенно когда дело касается сенсации. Смерть твоего брата была действительно темной историей, а в такой ситуации мало кто из репортеров удержится от соблазна покопаться в грязном белье.
— А что ты сам написал об этом? — Шранц испытующе посмотрел на Сатьяла, однако тот выдержал его тяжелый взгляд и, не отводя глаз, сказал:
— Я тебе уже говорил, что не дал о тебе ни строчки.
— Почему?
— Чтобы судить о человеке, да еще о таком, как ты, надо хорошо его знать. Тебя я не видел с минувшей осени. Тогда ты не стал устраивать пресс-конференцию и постарался побыстрее скрыться из Катманду.
— По-твоему, я должен был выставить себя на всеобщее обозрение, как самый последний школяр, истерично доказывать, что ни в чем не виноват?
— Может быть, и так…
По знаку Шранца официант принес еще две бутылки пива.
Дождавшись, пока он отойдет, швейцарец повернулся к Сатьялу:
— Хочешь, я тебе расскажу, как все было на самом деле?
— Давай.
Сделав большой глоток, Шранц задержал взгляд на картине, висевшей над ярко освещенной стойкой. Гряда холодных, серо-белых вершин, из-за которых, брызжа розовыми лучами, поднималось солнце…
К минувшей осени у него был солидный список покоренных вершин, в котором числился не один восьмитысячник. Не случайно перед восхождением из-за Вилли буквально дрались представители фирм, выпускающих альпинистское снаряжение. Первоклассная реклама: сам «счастливчик Шранц» отдает предпочтение именно нашей фирме! И он был горд собой, охотно позировал перед кино- и фотообъективами, всем своим видом как бы показывая, что обязательно одолеет Дхаулагири, совершив траверз по непроходимому южному склону.
Шранц был настолько уверен в успехе, что даже согласился взять с собой младшего брата Петера. Это было их первое совместное восхождение. В свое время он дал зарок не брать его с собой, но не потому, что сомневался в Петере как в альпинисте, просто по-человечески боялся за него. Но проклятая слава вскружила голову: под его опекой Петер будет в полной безопасности, ведь они шли в одной связке.
Когда настала их очередь прокладывать путь, Вилли и Петер слишком увлеклись, преодолевая «камин», и не заметили, как подкралась ночь. В лагерь спускаться было поздно. Решили устроить холодную ночевку в маленькой нише у отвесной стены. Во время радиосеанса им предложили помощь, но братья отказались: силы еще были, к тому же ничто не предвещало беды.
Ночью погода испортилась. Ударил мороз, повалил снег. К утру поднялся сильный ветер. После полудня Петер почувствовал недомогание. Вилли связался с ближайшим лагерем и теперь уже сам попросил помощи. Однако никто не отважился покинуть палатки в сорокаградусную стужу.
На следующую ночь Петер совсем скис. У него заболело горло, а на такой высоте любое недомогание быстро валит человека с ног. Вилли все время тормошил Петера, помогал бороться с коварной дремотой, массировал ему руки и ноги. Днем вновь попытался вызвать лагерь, но рация не работала.
У Петера появились галлюцинации, он перестал чувствовать пальцы на руках и ногах Вилли ничего не оставалось, как заставить брата подняться и одним начать спуск. Они шли в очень короткой связке. Временами приходилось тащить Петера буквально на руках. В конце концов выбился из сил и Вилли. Понимая, что вдвоем им живыми достичь лагеря не удастся, Петер решился на роковой шаг…