Я тоже не произносил ни звука.
Передача закончилась, и на экране замелькали мультипликации. Окончательная темнота сгустилась в комнате и плавала под потолком. Музыка, словно утихомирившись и упростившись, ленивым легким ветерком струилась в воздухе, лаская слух.
У меня по коже бегали мурашки. Даже со скидкой на манию величия Квастму удалось ввести меня в такое состояние, что масштабные вопросы я начал воспринимать без обычной иронии.
Музыка стихла.
Снаружи послышалось негромкое тявканье.
Профессор поднялся и подошел к окну.
— Это ты, Жорж?
Снаружи опять поскулили.
— Иди, иди. Пусть Рюгер даст вам еды. Я занят.
Опять раздалось визгливое тявканье, более низкого тона.
— Нет, — повысил голос Квастму, — не нужно. Идите.
Профессор отошел от окна, приблизился темным пятном ко мне и навис сверху.
Я инстинктивно напрягся. Меня начинала бить нервная дрожь.
— Послушайте, журналист! — сказал он. — Мне удалось научиться управлять мутациями вирусов. Я пошел дальше природы: кроме обыкновенных вирусов, то есть таких, которые организм использует для своих целей, я создал вирусы особые. Они работают независимо от того, желает организм ими воспользоваться или нет. — И он криво улыбнулся. Улыбку я понял только по блеснувшим в полумраке зубам. — Всего два месяца, — жарко прошептал он мне в лицо, — и человек превращается в собаку. Или обезьяну. Понимаете? Я заражаю людей, любого, своим вирусом, и через два месяца — отличный, сверхумный пес!
Я отшатнулся от него, широко открыв глаза.
— Одна только беда: эти вирусы сами не размножаются. К сожалению, я пока еще не в состоянии вызвать цепную инфекцию, но это уже дело техники.
В диктофоне кончилась кассета, и он тихонько пропищал, информируя меня об этом.
— У вас лента кончилась, журналист. — Квастму отошел от моего кресла.
Я вздохнул свободнее и потянул воротник рубашки, ослабляя его. Потом неторопливо достал диктофон и сменил кассету.
— Пройдет совсем немного времени, и они заговорят по-иному! Они все поймут, что власть матери-природы безгранична!
Я по-прежнему молчал, прикидывая, насколько можно доверять словам Квастму. Если то, что он сказал, — правда, то это просто кошмарно. Неужели этот тип всерьез думает о том, чтобы биологически подорвать цивилизацию? Я представил себе, что произойдет, когда в результате необычной эпидемии все начнут обрастать шерстью. И у всех начнут расти хвосты. Ужас!
— А теперь, честно, журналист, что вы обо всем этом думаете? Только не лицемерьте. Бесполезно.
— Это бред, профессор, — сказал я и не узнал своего голоса. Он налился какой-то внутренней силон и напором, словно во мне говорили сотни бесчисленных поколений людей, сражающихся за свое будущее. — Мне странно слышать от вас такое.
— Какое «такое»? — передразнил меня Квастму. — Такое страшное, что «ах-вдруг-люди-начнут-гибнуть, ах-цивилизация-разрушится?». Ну и что? — добавил он гораздо более резким и требовательным тоном. Профессор снова подошел к окну, и теперь его фигура чернела на фоне еще светлого неба.
— Наша цивилизация никчемна. И, как все никчемное, она обречена на гибель. Да, на гибель! А я даю шанс выжить. Термоядерная война не может вестись без солдат, а псы не солдаты. Ха-ха! А может быть, я кое-кого сделаю и не собакой! — Он поигрывал голосом, как заправский зазывала. — Ведь мои собаки — это только первый шаг на пути к спасению биосферы Земли. Я уверен, что смогу превращать любое существо в любое другое. Представляете, больше не будет редких и исчезающих видов. Доза вирусов, два месяца инкубации — и вот какой-нибудь бухарский олень или лошадь Пржевальского. А? Правда, заманчивая перспектива? — Квастму словно понесло, и он говорил все громче и громче. Слова его сотрясали сам воздух и разносились далеко вокруг — ведь он по-прежнему стоял у раскрытого окна.
— Полностью сбалансированная экология! Разумные, истинно человеческие отношения между всеми группами и видами животных. А растения! Я превращу самых больших идиотов в деревья, чтобы они не мешали жить остальным. Я представляю, какие у них будут корявые стволы и невзрачные листья!
— Кеннет Квастму! — почти истерически крикнул я. — Но ведь это же повлечет за собою целую лавину смертей. Это же будет крахом всего того, что накоплено за сотни веков развития и прогресса!
— К черту то развитие и тот прогресс. Они нас едва не ввергли в ядерную пучину. Многие погибнут? Так что ж? Разве не гибли миллиардами дикие животные из-за мимолетных и бессмысленных человеческих желаний? Я не буду приводить вам примеры — вы их и без меня должны знать сотни. Пусть останется хоть десятая часть того, что мы имеем сейчас, и этого будет вполне достаточно.
— Достаточно для чего? — Объятый ужасом, я вцепился в подлокотники мертвой хваткой. Я вдруг ясно осознал, что Квастму не шутит.
— Для того чтобы создавать новый мир, более чистый и более честный. Возвратившись в животное и растительное царства, они наконец пересмотрят свое отношение к жизни и окружающему. Возможно, они перестанут желать смерти всему, в том числе и себе подобным. Миру нужна хорошая встряска. Этой металлизированной никелированной цивилизации, этому омеханичившемуся человечеству я предлагаю альтернативу предельной биологизации и уверен, что это даст свои плоды.
— Но ведь цивилизация погибнет. Неминуемо погибнет, ведь ни одно животное не приспособлено для создания культуры.
— Такой, какой она сейчас есть. да. Но я говорю о другом мире, о том, что еще только должно возникнуть на руинах старого. И потом, кто вам сказал, что я собираюсь превращать в животных поголовно всех? Нет! Останется группа моих единомышленников, которая в состоянии будет контролировать ход перестройки всей экологии на планете!
— Понятно! Большие белые господа! Пулеметы вы тоже наверняка себе оставите?
Квастму отошел от окна и пришаркивающей походкой направился к двери.
— Я вижу, — неприятным голосом проскрипел он. — вы придерживаетесь убеждении, противоположных моим. Очень жаль!
Меня пронзило током. Я вдруг сообразил, что подвергаюсь смертельной опасности, что по желанию этого выжившего из ума старца через два месяца могу стать заправским псом. Я понял, почему проверял мои документы и рылся в сумке профессор. Да-а! Ему было чего опасаться, и он наверняка ждал гостей из другого ведомства. Но, на его счастье, еще никто ничего не подозревает. Понял я и то, почему так смышлены здешние собаки и почему местные старики называют эти места дьявольским садом.
— Квастму, — крикнул я хрипло, — а ваши собаки…
— Угадали. Коллеги не разделяли моих взглядов. Это было чрезвычайно опасно для дела. А я так надеялся… — Он остановился у самой двери. — Почти пятнадцать лет я исподволь готовил их сознание к этому. А видели бы вы, как замечательно они изменились. Каждый стал таким, каким был на самом деле. Здесь работали всего двое стоящих людей, которых мне и теперь недостает больше всего. И в отличие от прочей шушеры они стали настоящими псами.
— Ризен и овчарка?
— Именно. Покойной ночи! — Он отворил дверь и скрылся за ней.
Телевизор продолжал работать, и изображение на нем по-прежнему было бессмысленно и безмолвно.
Бах давно умолк.
«Заразил он меня или нет? — горячо пульсировало в мозгу. — Успел ли? Как он это делает — неужели в бутылке «пепси» или тостах…»
Оглушительно загукало сердце.
«Может быть, он еще не успел? Может, просто решил постращать ожидающей меня участью, чтобы я согласился с ним сотрудничать?»
Я проклинал день и час, когда отправился в эту поездку.
«Пожалуй, еще не успел, — наконец решил я, — он сделал только первые шаги. Вот завтра…»
Бежать!
Меня не страшили больше ни собаки, ни прочие прелести его ужасного экосада. С собаками можно договориться, раз в прошлом они были людьми. Да и вряд ли они такие уж послушные ему. Наверняка работают только из надежды, что, когда прогремит иерихонская труба и разверзнется Апокалипсис, он их расколдует и сделает своими приспешниками.