— Принимайте бандероль! — не удержался Теймураз, одновременно хватая за пояс девушку, которая потянулась к Параскиву, совершенно забыв, что они все-таки находятся на высоте четвертого этажа. — Варька, угробишься, да еще и о чужим дитем!
Келликер, сидевший на управлении, плавно подвел машину вплотную к карнизу, и живая посылка благополучно перекочевала в кабину вертолета. Чуткая машина качнулась, как поплавок на воде, и отошла метра на два. Все невольно проследили за ней — и замерли: прямо над вертолетом кружила лиловая шаровая молния.
— Вниз!! — рявкнул Лерой. Машина, не промедлив и доли секунды, ухнула вниз и, едва коснувшись земли, снова оделась дымчатой, напряженно звенящей защитой.
Видно, Артур, обладавший феноменальной реакцией, автоматически выполнил команду более опытного товарища и был прав.
Человека такая молния не поразила еще ни разу.
На любые машины, летающие и плавающие, она нападала всегда.
Но сейчас, как ни странно, молнию «заинтересовал» вовсе не вертолет — она кружила вокруг догорающей голубой ракеты, словно обнюхивая этот светящийся василек.
— Рассредоточиться, быстро, — отрывистым шепотом бросил Лерой. — Варя — вверх, Темка — вниз по тропинке, ползком!..
Варвара уже усвоила, что приказания Лероя выполняются без малейших раздумий или промедлений, поэтому она стремительно ринулась вверх по карнизу. Уже чувствуя наваливающуюся беду, она обернулась — молния оставила в покое догорающий светлячок и теперь по спирали скользила вниз, делая виток за витком вокруг почти невидимого дымчатого стебля, на котором росла ракета.
И траектория эта неминуемо должна была привести ее к Теймуразу, сжимавшему ракетницу.
Тугая огненная струя, словно вода из брандспойта, ударила вверх: Лерой, расставив ноги и привалившись лопатками к скале, обеими руками держа над головой десинтор, пытался поставить на пути молнии плазменную преграду.
Молния отпрянула и на несколько секунд зависла неподвижно, словно раздумывая. Затем она с неуловимой для глаз быстротой расплющилась, растеклась в лиловато-пепельное треугольное полотнище. Затем этот лоскут скользнул вниз, точно флаг, сорвавшийся с древка, и каким-то своим краешком слегка мазнул по раскалившемуся десинторному стволу.
Гул непрерывного разряда оборвался, огненная струя растаяла в воздухе. В ту же секунду Варвара почувствовала, что каждый нерв ее тела сводит мучительная судорога, граничащая с болью ожога. Превозмогая эту боль, она вытащила из-за пояса нож и вогнала его в трещину скалы. Пальцы слушались плохо, но теперь она знала, что не сорвется с узкого карниза. Тогда, все так же держась за рукоятку ножа, она осторожно повернула голову и посмотрела назад.
Шагах в десяти торчали ребристые подошвы Теймуразовых ботинок — он тоже распластался на тропинке, вжимаясь в камень.
А вот между ними никого не было.
Держась за рукоятку ножа, она свесилась вниз и увидела наконец Лероя: раскрыв руки, он лежал на зеленом островке мха, в двух шагах от закутанного в защитный кокон вертолета.
— Темка, веревка есть? — крикнула Варвара. — Быстро вниз!
Лерой открыл глаза и вместо неба увидел над собой коробчатый свод вертолетной кабины. По тому, что вертолет стоял на земле с незапущенным мотором, а Параскив с Келликером, присев на корточки, неподвижно застыли по обе стороны походных носилок, глядя на его сложенные руки, — по всему этому Лерой понял, что умирает.
Он вспомнил ослепительную вспышку, когда внутри головы брызнул во все стороны сноп горячих искр. И сейчас затылок покалывало, но, кроме этого, не было никакой боли — впрочем, не было вообще никаких ощущений, только пахло паленой шерстью. Обожженное тело, которого он не видел, потому что не мог пошевелиться, было надежно сковано анестезирующей блокадой.
Лерой беспокойно повел глазами вокруг, и тут дверца кабины отворилась, напустив зеленых бликов солнечного леса, и друг за другом, пряча ободранные ладони, влезли Варвара с Теймуразом; они приблизились и тоже замерли, недвижные и молчаливые.
Он представил себе, какой жалкой, беспомощной развалиной должен казаться всем этим людям, глядящим на него сверху вниз. Он постарался улыбнуться и сказать что-то веселое, и сквозь щелку одеревеневших губ послышалось: