— До завтра, — сказала она. — Легкой тебе бани.
Теймураз кивнул — ему сейчас предстояло сдавать Жану-Филиппу очередные аполиньи трофеи, и головомойка была обеспечена.
Варвара проводила его взглядом, потом невольно оглянулась на Лероев камень. Парчовая яшма казалась отсюда однотонной, сглаженные углы и странные пропорции монолита создавали впечатление нечеловеческой тяжести и усталости. Лероя похоронили на том месте, где он любил стоять, глядя на море. Может, и он чувствовал странные импульсы, рожденные в кофейной глубине, и заставлял себя не верить в их реальность? Камень притащили от самых ворот Пресептории, там было несколько глыб, непонятно для чего предназначавшихся, но вот яшмовая только одна. Она и лежала поодаль. «Уцелела плита за оградой грузинского храма…»
Да что за наваждение — одно и то же стихотворение, на одном и том же месте! Мало она хороших стихов знает, что ли? Варвара фыркнула и побежала в свой таксидермический корпус, прыгая с одного пестрого камешка на другой.
Сублимационный зал встретил ее двадцатиголосым ворчанием форвакуумных, насосов, запахом перегретого машинного масла и неожиданным после полуденного пляжа морозом.
У крайних, самых вместительных камер, куда можно было бы поместить и крупного носорога, возился Пегас. В корыте у Пегаса лежал только что вынутый экспонат — серебристый овцеволк. Варвара подсунула руки под курчавое мерлушковое брюхо и легко, словно это была плюшевая игрушка, вынула чучело из корыта. Собственно говоря, это было не чучело, а мумия — легкая, совершенно обезвоженная ткань. Это со шкурами всяческая возня — выделка, лепка модели, строительство каркаса… Просто удивительно, сколько сил это отнимало у таксидермистов, пока не был изобретен метод сублимационной сушки. А теперь только сунуть зверюгу в жидкий азот на пару часов и потом — на простой морозец градусов в тридцать. И насос включить. Вода из организма прямо так мельчайшими кристалликами льда и будет уходить. Сублимироваться. Вот и вся процедура.
Настолько все просто, что и делать ей здесь нечего.
Она повернулась и пошла наверх, в двухсветную скульптурную мастерскую. Здесь-то посложнее, ведь на кухне нашлось несколько таких шкур, что страшно становилось за убожество собственной фантазии. А фотографий нет, не говоря уже о голограммах. Как тут изготовишь каркас? Она поставила овцеволка в уголок, подошла к рабочему столику и сняла с глиняной фигурки мокрую тряпку. Модель в десятую натуральной величины должна была изображать сумчатую длинношерстную жабу. Варвара дошла до пределов своего воображения, но зверюга не выглядела живой. Каких-то деталей не хватало. Может, достоверности позы?..
Стены мастерской пожелтели — на Степуху скатывался стремительно угасающий вечер. Спину уже поламывало от усталости — как-никак, а каждый день с шести утра и до темноты, с одним перерывом на заплыв с аполинами.
Она села на пол, положила подбородок на коленки. Старый, очень старый вычислительный центр. Вот что крутилось в подсознании, выбрасывая на поверхность ассоциативного водоворота то стихи Пастернака с седеющим Кавказом и развалинами, то образ Лероя, уходящего к морю, чтобы не видели его глубокой старости. Даже говорил он перед смертью совсем не то, что хотел, — боялся, что слова любви будут в его устах просто смешны… Застарелая боль дряхлых Золотых ворот. Жан-Филипп — поседевший демон… Старость. Этот ключ давно был под рукой, и только само слово не приходило на ум — ведь так трудно думать о старости в девятнадцать лет!
Она поднялась одним толчком, побежала в маленький холл, где имелся экран связи. «Теймураз! Теймураз! Темка!» — Она стучала кулачком по номерной клавише, но экран был темен — значит, в своем коттедже Теймураза нет. Она набрала аккумуляторную — тоже нет. Подумав, осторожно нажала клавишу с шифром Кони — и там никого. Трапезная? Пусто. Да что же происходит в Пресептории, если даже в трапезной вечером нет ни одного человека?
Она включила Главную (сиречь единственную) улицу. Первый квартал — никого. Второй — никого. Поворот к Майскому лугу — бегут. У Майского дуба — столпотворение.
Та-ак.
Она выскочила на улицу как была — в халатике, перемазанном глиной и с засученными рукавами. Побежала. У дуба ничего особенного она не увидела, просто под деревом стоял автоприцеп со здоровенным экраном, на котором мелькало множество лиц. Все до единого были незнакомыми и заполняли пространство экрана так плотно, что не было видно, откуда ведется передача. Собственно, вестись она могла только с космодрома.
Итак, они уже сели. Оперативно. И сразу же сцепились с первопоселенцами, во всяком случае, перед самым экраном, расставив по-боцмански ноги и заложив руки за нагрудник клеенчатого передника, стоял Сусанин. Он и «те, с экрана, говорили, перебивая друг друга.
— Как же, — рычал Сусанин, — свернули мы работы! У нас тут телята-сосунки, их в глубь материка не отправишь!
— Ничего, ничего, — весело и категорически отвечали с экрана, — половину завтра отгрузите на наш корабль, остальных — назад, в естественные условия. Людей оставите минимум.
— Позвольте, позвольте. — Жан-Филипп не выдержал и стал рядом с Сусаниным. — Кто распоряжается на Земле Тамерлана Степанищева?
— Мы, — отвечали веселые нахалы с экрана. — С момента нашего приземления тут — мы. И вы это знаете.
Варвара подобралась к Теймуразу и дернула его за халат:
— Темка! Кто это еще на нашу голову?
— Стратегическая разведка Галактического совета, вернее, только океанологи — Голубой отряд. Между прочим, имеют право занести нашу Степуху в КГК, со всеми вытекающими.
Красная Галактическая Книга была, собственно, не книгой, а списком планет, где надо было принимать чрезвычайные меры.
Голубой отряд. Ничего голубого в них не было, кроме буковок на рукаве — СР. Да еще головы, бритые до голубизны. Чертовски похожие друг на друга, худощавые и неистощимо энергичные, они все время находились в движении — даже не сосчитаешь, сколько их.
— Мы в дороге проглядели ваши материалы, — говорил один, которого отличали пушистые девичьи ресницы, резко контрастирующие с бритым черепом, да еще легкий тик, пробегающий по правой щеке. — Не исключено, что на наше вторжение последует ответная реакция.
— Как бы от всей Пресептории не осталось одно мокрое место, — подхватил другой.
— Пока не жалуемся, — неубедительно возразил Сусанин.
— И несчастья с людьми произошли вне Пресептории! — торопливо вставил Келликер.
— Пока — вне, — терпеливо согласился тот, с ресницами.
— Да вы представляете себе, в каком режиме мы все это время работаем?! — взорвался Сусанин. — В режиме панического страха. Нет, не перед молниями и змеями морскими. Просто в один несчастный день на нас могут свалиться так называемые «хозяева», и мы в бешеном темпе должны будем отсюда убираться во имя и во исполнение всех Галактических деклараций. А стеллеровы коровы, а…
— Ну, Евгений, сколько тысяч лет назад тут наблюдалась высадка так называемых «хозяев»? По грубым прикидкам?
— Наименее ожидаемое — наиболее вероятно. Закон всемирной подлости называется. Ждать логики здесь, где ее не существует…
До сих пор Варвара слушала этот диалог с возрастающим восторгом: стратеги-психологи из Голубого отряда умело стравливали эмоциональный пар, чтобы за ночь у обеих сторон снизить содержание адреналина в крови и утром приступить к спокойной работе. Но последние слова заставили ее вспомнить, зачем она прибежала.
— Да есть логика, есть! — запальчиво крикнула она.
Сусанин и Жан-Филипп полуобернулись, расступаясь, и она в своем измазанном халатике оказалась между этими корифеями.