Оставив всех в своем «лендровере» на повороте шоссе, он затаился у развилки, ведущей к особняку какого-то крупного бизнесмена. Когда тот, проезжая поворот, сбавил скорость, Гарри кошкой метнулся к машине, зажав в руках гранату, поставленную на, боевой взвод. Перепуганный бизнесмен вынужден был раскошелиться. «Да, такого человека, как Гарри, никто не подчинит, не сломит, не превратит в послушного робота», — думал Роберт, глядя на ускользающее под бампер шоссе.
Выехали наконец за город, и на скорости звук грубого протектора «лендровера» перешел в легкий сухой шелест с призвуком свиста. Казалось, гигантские летучие мыши, шурша перепонками, стаями носятся над машиной, вжавшейся в ленту шоссе.
«Когда же?.. — неотвязно билось в мозгу у Роберта. — Когда же Гарри наконец заговорит о главном?..»
Но Гарри не спешил. Разговор о главном он завел, когда подъезжали к Соунси. Сначала повторил, что организацией теперь в точности установлено, кто предатель. Этот человек нарушил клятву и продался спецслужбам. На его совести арест не только одного Бена.
— Мы вынесли смертный приговор гадине. Нужно привести его в исполнение. — Гарри чиркнул зажигалкой, и язычок пламени высветил его лицо, исполненное ледяной решимости. — Выбор пал на тебя, Роберт, — произнес он, жадно затягиваясь сигаретой. Голос его звучал очень мягко, очень проникновенно. — Это будет твоим первым заданием как члена нашей организации. Первым, но чрезвычайно ответственным.
Он замолчал, как бы специально для того, чтобы дать Роберту возможность собраться с мыслями.
Чего угодно ожидал Роберт. Но убить человека? Он так сильно сцепил пальцы, что почувствовал боль в суставах.
Да, внутренне он был готов к любому заданию и все же где-то в глубине души надеялся, что первое порученное ему деле будет иным. Убить человека, даже и сознавая, что он заслуживает смерти? Нет, невозможно… Нет.
Ветер с прерывистым шумом врывался в опущенное окно. Но не освежал Роберта этот холодный ветер. И если бы у Роберта спросили, как долго длилось его молчание, он бы вряд ли смог ответить.
Гарри включил радио. Диктор читал сводку последних известий:
«Более пятидесяти женщин — участниц антивоенных протестов арестовано близ базы крылатых ракет в Гринэм-Коммон. В районе другой базы, в Моулз-Уортс, полиция арестовала двадцать три человека…»
Гарри с силой швырнул за окно недокуренную сигарету. Брызнув фонтанчиком искр, она упала в кювет.
— Впрочем… Я понимаю твое состояние, но сам слышишь, что творится, — прервал молчание Гарри, медленно вращая ручку настройки. Из радиоприемника полились величественные звуки органа «Оратория Баха», — узнал Роберт любимую музыку отца.
А Гарри продолжал:
— Если чувствуешь, что не сможешь стрелять, лучше откажись сразу. Никто тебя не осудит. Но… я буду откровенен… Сейчас на весах — твои сомнения и страхи вместе с уверенностью в твоей преданности организации. Да, я говорю, видимо, нелегкие, жестокие вещи. Только ведь и борьба наша — дело нелегкое и жестокое.
То, что говорил Гарри, было в полнейшем контрасте с умиротворяющей музыкой Баха.
— Тот человек, которого ты мне показывал на фотографии, так и не появился в лагере, — тихо, словно разговаривая сам с собою, произнес Роберт, хватаясь за эту мысль, как за призрачную соломинку.
— Появится. Обязательно появится, — убежденно бросил Гарри и выключил радио.
Опять замолчали, и снова надолго. Мысли путались в голове у Роберта, и он, сам не зная, какое принять для себя решение, весь был во власти этих противоречивых мыслей. Отказаться — значит навсегда порвать с Гарри, лишиться его доверия и дружбы. А что будет стоить его жизнь без друзей, без цели, без идеи? «Болтать о революции куда приятнее, чем делать ее! — сказал однажды на студенческой вечеринке Гарри — За условностью умозрений не видно крови».
Прав он, конечно. Если Роберт упустит предложенный шанс, Гарри и его товарищи уже не поверят ему никогда. Да он и сам будет сторониться их, чувствуя стыд за то, что струсил в самый ответственный момент. И тогда ему останется в жизни одно — духовное одиночество. Что ж, одинокое дерево, растущее на обдуваемом всеми ветрами утесе, тоже может выжить, но сколько страданий придется ему вынести без опоры и защиты? К черту такую жизнь! К черту!
— Я согласен, — стараясь не выказать своих чувств, бодрым тоном произнес Роберт.
Гарри дружески потрепал его по плечу, улыбнувшись открыто и с пониманием.
— Иного ответа, признаться, я от тебя и не ожидал, дружище! Не волнуйся, я буду рядом с тобой Мы ничем не рискуем — все тщательно продумано и рассчитано. Кроме того, — успокоил он, — тебя подстрахуют товарищи
IX
Макларен раскрыл черную папку и положил ее перед Харстом.
— У меня все готово, — доложил он.
— Что нового в нашем досье о террористах? — поинтересовался полковник.
Капитан разложил фотографии; как он всегда это делал — в два ряда Многие из них шеф уже видел.
Пат с группой девушек в Москве у Кремля.
Вот она на трапе самолета, полуобернулась, улыбается, подняв руку над головой.
База Гринэм-Коммон. Пат, оглядываясь на полицейского, режет кусачками колючую проволоку.
Пат и Роберт среди демонстрантов на улицах Лондона.
Пат, Роберт и Симмонс за столиком в ресторане.
Последний снимок Харст задержал в руках дольше, чем остальные. Заметив на себе взгляд Макларена, пояснил:
— Мой боевой друг… — И тут же бросил в приказном тоне: — Размножьте.
Макларен сложил отобранные шефом фотографии в желтый, глянцевито лоснящийся конверт. Сделав на конверте пометки, украдкой бросил взгляд на полковника, продолжавшего рассматривать оставшееся у него в руках фото.
Харст, покосившись краешком глаза на капитана, проронил:
— Ничего не изменилось в их планах?
Это был скорее не вопрос, а так — как бы напоминание о том, что Макларену не мешает на всякий случай проверить все лишний раз.
— Наш человек уже на месте, полчаса назад я с ним разговаривал, — ответил капитан, на лету ухвативший мысль шефа.
Харст поднял глаза.
— Вы свободны, — кивнул он — Если что, звоните мне домой в любое время.
Проводив Макларена взглядом до дверей, Харст снял трубку белого городского телефона.
— Джонни? Добрый вечер, старина Как продвигаются съемки? Скоро ли всколыхнешь наше британское болото своей очередной кинобомбой? Вот-вот? Ну, надеюсь, ты не откажешь своему старому другу в удовольствии лично присутствовать на премьере, виноват, я хотел сказать — на твоем триумфе… Спасибо, старина, считай, я у тебя в долгу. Причем могу этот долг оплатить авансом… Хочешь заполучить еще один «гвоздь» для твоего фильма? Тогда слушай внимательно и не задавай лишних вопросов Тут неподалеку, в Соунси, есть лагерь, где молодые оболтусы из разных стран, как они выражаются, «крепят мир трудом своим» Полагаю, уже одно это должно тебя заинтересовать. Нет-нет, Джонни, не беспокойся — я пришлю за тобой машину…
Самому себе на удивление, Роберт проснулся ни свет ни заря. Утреннее солнце пекло, предвещая жаркий день, — он чувствовал это по влажному теплу испарений, исходящему от стенки палатки, пропитавшейся сыростью за целую неделю дождей. «Боже, — глянул он на часы, — еще и семи нет.»
Сосед-бразилец безмятежно посапывал, чуть приоткрыв пухлые, почти негритянские губы Лоренс, лежавший у самого окошка, затянутого частой сеткой от мух и комаров, зашевелился во сне. Потом выпростал из спальника руку и, как ребенок, положил под щеку ладонь И тут Роберта словно током ударило: «Сегодня!» Он даже застонал, цепенея в обрывающей мысли тоске. Да, именно сегодня! На днях Гарри сообщил ему, что тот человек приедет в субботу, чтобы присутствовать на торжественном закрытии лагеря.
«А может, все и обойдется?» — шевельнулась в душе слабая надежда.
— Почему не спишь? — поднял голову Джон, потянувшийся к сифону с водой У него были нелады с желудком, и он постоянно глотал таблетки, даже ночью.