— Для каких еще свидетелей?
Знаете, что он отвечает?
— Как для каких? — отвечает он. — Для обыкновенных. Для свидетелей гибели.
И невинно так добавляет:
— А разве вы не с Никитиным летели?
Сначала я даже не нахожусь что сказать, до того это неожиданно. Прямо какая-то телепатия. Но потом мне в голову приходит мысль. Я вспоминаю, что есть такая штука, как радиосвязь, и спрашиваю:
— А что, вы с ним уже разговаривали?
Сами понимаете, как меня этот вопрос интересует, тем более что раньше я даже не задумывался о такой возможности. А он отвечает, я бы сказал, немного не по теме:
— Я с ним работал.
— А кто вы по специальности?
— Как и вы, — говорит он. — Штурман.
— Откуда вы знаете, что я штурман?
— Вы же не женщина, — говорит он. — Следовательно, штурман.
Ничего себе, логика! Чувствую, что кто-то из нас чего-то недопонимает. Но я сыт по горло беседой про жабов и поэтому делаю осторожное предложение:
— Рассказать, как я сюда попал?
Вы не догадываетесь, как он реагирует?
— Да ну его, — говорит, — увольте. Надоели эти истории. Одно и то же, ничего интересного. Я ведь здесь восьмой год. Скажите лучше, как вас зовут?
— Саша, — говорю. — А фамилий моя Буров.
— Вот и познакомились, — говорит он. — А меня Роберт. Роберт Миронов.
— Стойте, — говорю я. — Случайно не вы одно время геройствовали у Антареса?
— Да, бывал.
— Все равно не вы, — говорю я. — Тот Миронов возит сейчас экскурсии к гигантским планетам. Хоть вы действительно на него похожи.
— Еще бы, — говорит он с печальной улыбкой. — Но не падайте в обморок, если встретите еще парочку похожих на него штурманов Мироновых.
Пока мой мозг производит бессмысленную мыслительную работу, Роберт лже-Миронов скрывается за ближайшим баобабообразным деревом и вскоре вновь появляется, волоча сеть, напоминающую рыболовную.
— Берите за другой край, — говорит он мне. — Надо прикрыть яму, а то мало ли что. Еще выпрыгнет.
Я берусь за сеть, которая изготовлена из каких-то местных растений и весит поэтому килограммов пятьдесят. Лже-Миронов ловко кладет поперек ямы несколько извилистых, похожих на длинные корни жердей, потом мы натягиваем сеть поверх импровизированной решетки. Лупоглазое чудище снова начинает горланить и брызгать слюной. Но наша миссия окончена, и мы можем с достоинством убираться.
Мы идем по упруго-гладко-волнисто-зеленому ковру сквозь лес в направлении, противоположном выходу Роберта лже-Миронова, продолжая давно уже начатое мною движение. Над головами просвечивает сплошная кровля слившихся клейких крон, через каждые 30–35 метров поддерживаемых блестящими подпорками монументальных красных стволов. У самой земли ствол непропорционально широк — в двадцать обхватов, но потом он конусообразно сужается, чтобы затем, пройдя горловину, вновь расшириться неправильным асимметричным конусом. Таким образом, ствол зрительно напоминает среднюю часть песочных часов, в районе шейки облитую коричнево-красной краской. Верхнее расширение компенсирует, видимо, отсутствие ветвей.
Вскоре выявляется парадоксальная штука — чем ближе, по моему подсчету, подходим мы к границе леса, тем гуще стоят стволы. Я обращаю на этот факт внимание своего спутника.
— Ничего удивительного, — говорит мне Роберт лже-Миронов. — В домах то же самое. Середина пуста, по краям стены. Чем же природа глупее нас?
— Интересно, — говорю я. — А как же мы выберемся из леса? В деревьях прорубив окно?
— Зачем же? — говорит мне лже-Миронов. — Давно прорублено. Кстати, почему бы еще в скафандре?
Как вам это нравится? Кончается уже час с тех пор, как мы с ним встретились. Порядочки, нечего сказать.
— У меня лишь обычная биопрививка. Ее, вероятно, недостаточно? — неприятным для себя голосом говорю я.
Он смотрит на меня и откровенно смеется.
— Обычная прививка! Ничего себе! У меня, например, никакой нет.
Почему так всегда бывает — если меня кто-то в кои-то веки раз оставит — в дураках, то он ни за что не остановится на достигнутом, так что получается не единичный случай, а целая серия? За что мне такое наказание?
Но нет худа без добра — я отстегиваю шлем, вдыхаю туземный воздух со всеми его непривычными запахами, минут пять осматриваюсь и принюхиваюсь, потом снимаю и скафандр, тщательно, как парашют, укладываю его в рюкзак и в одном белье топаю рядом с лже-Мироновым по еле заметной тропке, а потолок леса все опускается, но в конце концов мы выходим на свет, такой яркий, что можно смотреть, только прищурившись, и я вижу в поле перед собой целую толпу дальних звездолетов, стоящих там на приколе.