Поскольку я сказал «дебри Лондона», думаю, вам ясно, что мы забираемся в Сохо, так как там они самые дремучие. Откровенно говоря, второй помощник и другие ребята предпочли бы прежде прогуляться по центру столицы, по Оксфорд-стрит и Риджент-стрит, поглазеть на витрины и на людей. В кармане моем, однако, каким-то чудом оказывается довольно солидная сумма, и я, отягощенный ею, предлагаю прежде выпить и закусить и затаскиваю всех в Сохо, и далее дело принимает такой оборот, что мы начисто забываем остальные достопримечательности
Вина в данном случае более всего моя, потому что я напиваюсь. Напиваюсь глупо и дико, словно должен отпиться за все «сухие» дни, проведенные в море, сменяя напитки и заведения, и увлекаю за собой ребят, напрасно пытающихся меня вразумить. Но до какого бы состояния я ни доходил и сколько заведений ни сменил, все стараюсь держаться поближе к определенной улице и по возможности обращать на себя внимание, потому что шумная моряцкая компания, загулявшая средь бела дня, — это подробность, которая производит впечатление и запоминается даже в Сохо, а я стараюсь именно произвести впечатление — чтобы меня запомнили.
Пиршество доходит до своей кульминации вечером, и уже ночью, поскольку до судна длинный путь, а на рассвете мы должны быть на борту, ребята делают отчаянные попытки напомнить мне эту подробность и вообще обуздать меня, а я постоянно повторяю, что для всего есть время, а когда они пытаются вытащить меня насильно из очередного питейного заведения и наконец им это удается, я вырываюсь из их рук и бегу куда глаза глядят, но хотя я и бегу куда глаза глядят, смотрю, чтобы не слишком отдаляться от определенной улицы.
Эти славные парни ищут меня в близлежащей округе и один раз проходят в двух шагах от темного подъезда, в котором я притаился, так что мне отчетливо слышны их голоса:
— Чего это вдруг накатило на него… — говорит один.
— Запой, что же еще, — авторитетно отвечает второй помощник. — Ты что, не знаешь этих запойных вывертов?..
Они еще раз обходят все кругом, но в конце концов, кажется, решают, что должны быть на судне в определенный час, а там пусть комендант решает, искать меня или поднять якорь. Но я заранее знаю, что он решит, ибо если на борту все же кто-то отчасти и в курсе моей истории, то это комендант.
Мой взгляд, погасший не столько от выпитого, сколько от бессонной ночи, апатично остановился на молодой даме, высоко поднявшей юбку, дабы показать мне ноги в длинных сетчатых чулках. Дама прорисована яркими красками с прикрепленной на стене афиши с пояснительной надписью: «Ремман ревю-бар».
В этот утренний час маленькое заведение еще тихо и пустынно, не воет проигрыватель-автомат, и не толпятся у стойки бара мужчины, наливающиеся гиннесом — отвратительным черным пивом с привкусом жженого сахара, представляющим собой самое большое лакомство среднего англичанина.
Заведение находится на углу улицы, которая не знаю почему уже давно привлекает мое внимание, и вчера мы заходили сюда, но ненадолго.
Час завтрака прошел. Два кельнера занимаются уборкой бара, а шеф заведения сидит за кассой и просматривает счета. Три человека, расположившись за столом у витрины, распределяют свое внимание между пивом и свежими номерами «Дейли миррор». А в углу напротив сижу я за стаканом виски, и настроение у меня подавленное.
Я бессмысленно взираю на ярко нарисованную даму напротив, когда передо мной останавливается живая. Но не менее яркая. И не менее разрисованная. Не экономит, видать, пудру и помаду.
— Мой большой мальчик скучает? — спрашивает она голосом, который после сна явно нуждается в легкой смазке.
— Совсем нет, — апатично качаю головой. — Забавляется.
— С виски?
— И с содовой, — тороплюсь добавить, чтобы придать своей забаве более пристойный вид.
— Оригинальная идея, — признает дама. — Хотя вы, если верить моим часам, рановато начали.
С этими словами она непринужденно располагается рядом со мной и подзывает кельнера тем же, требующим смазки, голосом:
— Деви, один скоч, мой мальчик!
И лишь после этого догадывается спросить меня:
— За ваш счет, не правда ли?
— Не будем обсуждать эти прозаические детали, — бормочу я великодушно.
Великодушный тон, естественно, не ускользает от внимания женщины, которая, воспользовавшись им, вливает в себя менее чем за час еще три порции виски, заполняя паузы вопросами, служащими нашему знакомству.
— Мне кажется, я уже видела вас, — говорит она, посылая мне располагающую улыбку большого намазанного рта.
— Не исключено, — отвечаю, уныло взирая на свой стакан.
— Да-да, я видела вас в «Золотом льве»… сейчас вспомнила. Вы были, кажется, с какими-то моряками и подняли ужасный шум.
— Не исключено, — повторяю я и отпиваю глоток. — Какой смысл пить, если не поднимать шума.
— Вы моряк или что-то в этом роде, да?
— Да, что-то в этом роде.
— И какой национальности?
— Болгарин.
— Болгарин?.. А, да, Балканы, — произносит дама, довольная, что может блеснуть своими познаниями в географии.
Затем, напомнив Деви, что ее стакан пуст, продолжает расспрашивать:
— А где ваш пароход, мой мальчик?
— В море.
— А я предполагала, что в Гайд-парке.
— Я хотел сказать, в открытом море.
— А вы остались?
— Ну, когда твои дружки бросают тебя… и в самый тяжелый момент…
— Бедный мой мальчик! — проговаривает она сочувственно, берет у Деви очередной скоч и после продолжает: — Что вы теперь будете делать?
— Ждать, что же еще.
— Чего ждать?
— Судна, естественно. Не думаю, что оно потонет в пути. Через несколько недель снова будет здесь…
— Действительно. Ну, несколько недель не так много. Если вы располагаете средствами…
— На несколько недель у меня не хватит средств, — признаюсь я, рискуя ее разочаровать. — Но думаю, мне удастся найти какую-нибудь работу.
Она, кажется, тоже готова рискнуть, потому что бросает:
— Найти работу? Не исключено. Хотя более вероятно, умрете с голоду.
— Так уж и умру! В крайнем случае пойду в посольство.
— Это уже что-то более реальное, — кивает дама и берег у меня сигарету.
Услужливо подношу ей зажигалку и, в свою очередь, закуриваю. Какое-то время мы оба молчим, одинаково довольные, она — что собрала свою маленькую информацию, я — что допрос окончен. Допрос — да, но не вопросы:
— Надеюсь все же, что вам хватит средств на один—два дня?
— О, на один—два дня — разумеется.
— И еще на один—два скоча?
— Конечно. Не стесняйтесь.
Она и не думает стесняться и продолжает наливаться до обеденного часа, когда кафе наполняется народом и даже потом, когда оно пустеет и мы остаемся одни. Закончив допрос, дама переходит к более общим темам, наводящим и на серьезные размышления, даже способствующим определенному философствованию. Но это не мешает ей через равные интервалы в пятнадцать минут говорить: «Деви, мальчик мой, ты что, не видишь, что мой стакан пуст?», а иногда вспоминать и обо мне, хотя я — что естественно для пьяницы на второй день запоя — значительно более скромен, чем моя визави.
Наконец, как и следовало ожидать, дама переходит от кардинальных вопросов бытия к теме любви, ибо что еще остается человеку в этом отвратительном мире, кроме любви. По этому поводу она признается — не без известной доли девического стыда, — что, в сущности, я ей не антипатичен, даже напротив, однако это еще ничего не значит, и пусть я не воображаю ничего, потому что у нее есть друг, постоянный друг, и что мне посчастливилось познакомиться с нею и сидеть за одним столиком только потому, что этот друг, настоящий друг, в данный момент находится вне Лондона, она не знает точно, где и с какой целью.