Денисов не вмешивался в разговор.
Туйчиев делал все, как делал бы сам Денисов — в классической манере оперативного уполномоченного уголовного розыска.
— С двумя сумками… — Фавзи вздохнул. — Точно. Было уже темно, часов восемь.
Гостиница «Бухара» оказалась ультрасовременной — с барами, с чеканкой в вестибюле, с пунктом обмена валюты. Швейцар в униформе и тюбетейке открыл дверь, поздоровался.
Туйчиев проводил Денисова к дежурному администратору, представил. Оформление заняло несколько минут.
— Я буду жить в том же номере, что и погибший. — Денисов показал пропуск.
— Твоя кровать у окна, — Туйчиев знал все. — Угловая все еще за киностудией. На ней никто не спит. Лифт вон он! При спуске сначала поднимет на крышу, на обзорную площадку. Не удивляйся.
Денисов поднялся на девятый.
Здесь было шумно У невыключенного телевизора в холле несколько молоденьких горничных и дежурная по этажу громко выясняли отношения. Одна из горничных — нервная, в джинсах, в сапожках — быстро ходила по холлу.
«Потерпевшая, — решил он, — платье принадлежало ей!»
— Не нашлось платье? — спросил Денисов у дежурной.
Она не удивилась, подала ключ с громоздкой пластмассовой грушей на конце.
— Нет… Такое происшествие! Никогда не было! Направо, пожалуйста. Первая дверь.
Номер оказался небольшим — с балконом, с пыльной тяжелой мебелью. Ложе погибшего в углу было тщательно заправлено; на подушке небрежно лежал справочник телефонов — словно отсутствующий постоялец только что звонил или собирался звонить.
Денисов сменил туфли на кроссовки, бросил в шифоньер сумку, вышел из номера.
Горничные в номере продолжали шуметь. Навстречу на садовой тележке везли в номера чистое белье. У лифта ждали несколько человек, Денисов присоединился к ним, взглянул на часы: время, отведенное на командировку в Бухару, убывало с катастрофической быстротой.
Туйчиев сидел в маленьком баре-«экспрессе» с несколькими столиками и необычного вида, сверкающей никелем, кофеваркой.
— Я поднимался ко второму режиссеру, — сказал Туйчиев. — Никого нет. Вся съемочная группа на выезде.
— Есть возможность узнать о ней?
— Подъедем в парк Кирова, к воротам.
Парк Кирова примыкал к большому колхозному рынку. Проходившие по аллеям сворачивали к овощному и молочному павильонам. Впереди, за парком, виднелась крепостная стена.
— Нам туда!
Туйчиев оставил машину, быстро повел Денисова к древним городским воротам. С глиняными башенками по бокам, закрытые на громадный замок ворота казались ширмой, над которой вот-вот появятся персонажи кукольного зрелища.
— Летом старую Бухару запирали в девятнадцать ноль—ноль. — Туйчиев отыскивал что-то между тяжелыми досками ворот.
— А зимой?
— В зимнее время на час раньше! — Он нашел, что искал, — небольшую записку. — Пока снимают фильм, они оставляют здесь друг другу свои объявления, — Он прочитал: — «Ночная съемка в медресе Азиз-хана. Начало в 19 часов».
Они еще постояли, глядя на полуразрушенный, заросший высохшими колючками вал.
— Через эти ворота, — объяснил Туйчиев, — герой фильма — слоненок — войдет в Бухару. Познакомится с мальчиком, останется жить в его дворике. Режиссер-постановщик, — Туйчиев назвал фамилию, она ни о чем не говорила Денисову, — очень известный. Группа старается, чтобы получился отличный фильм.
— Считаешь, что администратор действительно искал дворик для съемки? — спросил Денисов.
— Похоже на то. Хотя это не входило в его функции.
Они обогнули крепостную стену, вышли к рынку. На «развале» у входа предлагали самое неожиданное — квасцы, булавки, частые деревянные гребни. Слепой в халате что-то быстро, невнятно бормотал вслед прохожим.
— О чем он? — спросил Денисов.
Туйчиев пожал плечами:
— Благожелательность бога в благословении родителей, а гнев в негодовании их.
— Коран?
— Может, шариат.
— А разница?
— Как тебе объяснить? Это как кодекс и комментарии к нему…
Остатки крепостного вала тянулись далеко, куда хватал глаз. Сохранившиеся куски стены казались обломками огромных зубов, торчащими из земли.
Туйчиев взглянул на часы:
— Пора. Работа, видимо, начнется вечером, когда я привезу Истамова. Встретимся на ночных съемках в медресе Азиз-хана.
— В медресе?.. — переспросил Денисов.
— В бывшем высшем духовном училище Абдулазизхана. Напротив медресе Улугбека. Любой покажет.
Выжженная солнцем глина тянулась по сторонам, цвет и фактура ее не менялись. Стояла осень, сухая, пыльная, с преобладанием пепельных и желтоватых тонов.