— Это только предположения. За них никого нельзя арестовывать. Обычные догадки и расстроенные нервы. Кстати, вы немного знакомы с такими устройствами. В вашем удостоверении личности записано, что вы инженер-электромеханик. Вы не пробовали исследовать эту крысу?
— В инструкции записано, что она сама находит дорогу и подчиняется определенным командам. Однако нам не удалось узнать, какое дополнительное задание еще получено. Вы понимаете? Не удалось, потому что мне неизвестен и никому не известен шифр заложенной в нее программы. Я разбирала крысу до мельчайших деталей. Наверняка, ее программа гораздо шире, чем записано в инструкции. И еще, я дала…
Ее рассказ прервало появление сержанта Пэнка.
— Вы как-то были у некоего профессора Глазуры, не так ли? В рапорте, если не ошибаюсь, от двадцать третьего числа вы сообщали о шумах в доме номер шестьдесят семь по улице Страшевского. Вы были у этого Глазуры?
— У этого, я извиняюсь, сумасшедшего с крысами?
Женщина вскрикнула и, обернувшись к милиционеру, вцепилась в ремень на его плече.
— Скажите, что вы заметили в его квартире? Что вам бросилось в глаза?
— Крыса, — ответил тот, — и то, что профессор выглядит, как настоящий оборванец.
— Больше ничего?
— В комнате больше ничего нет. Только грязная постель на полу. За комнатой — освещенная лаборатория, в которой он делает крыс. Кроме этого, я видел большую фотографию на мольберте.
— Что изображено на фотографии?
— Какой-то мужчина. Может быть, он сам, когда был молодым.
Женщина неожиданно крикнула поручику:
— Умоляю, умоляю вас. Идите туда. Возьмите ее и сравните!
— Что это?
— Это моя фотография с мужем, когда мы убежали от Глазуры.
— Сколько вам лет, профессор?
Профессор разгладил рукой морщины, запустил пальцы в волосы.
— Если я правильно вас понимаю, я должен показать паспорт? О, я гораздо моложе, чем вы думаете. На сколько я выгляжу?
— Шестьдесят я бы вам дал.
— Кхе-кхе, — неприятно усмехнулся, профессор, — вы хотели сказать «семьдесят» и из вежливости сбросили десять лет. Мне пятьдесят с небольшим.
— Невероятно, — вырвалось у поручика. Он сразу пожалел о том, что сказал это, и торопливо добавил: — Хотя походка у вас, честно говоря, почти как у молодого человека.
— Ну уж прямо так, — старик почувствовал смущение гостя, быстро поднялся с постели. — Что еще вы хотели бы знать?
Только теперь поручик показал на фотографию. До этого момента он делал вид, что не замечает ее. Снимок был нечетким, на нем было трудно различить женщину, которая подняла всех на ноги делом об электронных крысах. Рядом с женщиной на фотографии стоял молодой элегантный мужчина.
— А что, существует запрет на памятные семейные фотографии? Зачем вам понадобилось задавать этот вопрос, зачем причинять мне новую боль? Вы же видите, что у меня ничего нет, кроме небольшой лаборатории с некоторыми приспособлениями, которую я уже показывал, этой постели и фотографии.
С минуту оба молчали. Поручик был доволен, что старика так задел его вопрос о фотографии.
— Что ж, я расскажу вам, — тишину нарушил слегка дрожащий голос. — Иногда необходимо кому-то довериться, хотя бы и милиционеру. Я редко разговариваю с людьми. — Он сделал паузу и уже спокойнее произнес: — Я работал над созданием электронных устройств. Говорили, что я любил их больше жизни. Сначала я занимался счетными устройствами, потом начал работать над созданием думающих машин. Это компьютеры, которые могут, например, сочинять песни, быстро играть в шахматы, правильно ставить диагноз болезни. Я создал… впрочем, зачем объяснять? Все равно прошлого не вернуть. Теперь все это не имеет ровно никакого значения.
— Почему же, это интересно, — без энтузиазма сказал поручик.
Он ожидал более откровенных признаний. Интересно, как они могли бы выглядеть в сравнении с показаниями его бывшей жены. Чем больше фактов профессор приводит, тем больше похоже на то, что он пытается убежать от своей внутренней правды. Хочет сбить со следа?
— Вы не того ждете, поручик.
— Может быть.
— Что же, теперь все равно. Нам не обойтись без мелодрамы. Человек в своей жизни должен изредка становиться посмешищем для других людей. Прекрасное развлечение для его знакомых, иначе им бы пришлось умереть от скуки. Я взял на работу ассистентку. Она была не слишком талантлива, но из всех, кто заявил о своем желании работать со мной, представляла для меня наибольший интерес. Я сказал себе: у тебя есть почти все, теперь у тебя будет еще КТО-ТО. Когда ты поглощен карьерой, для друзей не остается места. Я нравился ей, наверное, поэтому она вышла за меня замуж. Впрочем, тогда я выглядел несколько иначе, чем сейчас. С первого дня женитьбы я не знал покоя.
— Ревность? — напрямик спросил поручик.
Вопрос не вызвал у профессора ожидаемой вспышки гнева. Глазура говорил о своей жене хоть и сдержанно, но подробно, иногда даже пытался шутить.
— Несколько раз я заставал ее с лаборантами. Мое присутствие ничуть не смущало Дороту. Чем больше я убеждался, что мы не подходим друг другу, тем сильнее мне хотелось удержать ее. Я стал заботился о развлечениях для нее, и мне это дорого обходилось; пришлось отказаться от многих своих увлечений. Вполне заурядная история. У меня в лаборатории работал один из тех, кого можно называть баловнями судьбы. Однажды он что-то украл, и я выручил его из трудного положения. Он был всем обязан мне. Вы можете увидеть его, — профессор показал на фотографию, — такие спортивные субъекты почему-то нравятся женщинам. А впрочем, может быть, в этом и нет противоречия. Они более практичны. Чтобы уберечь ее от других, я стал приглашать его к нам. Но вскоре понял свою ошибку.
— И тогда вы развелись?
— Нет. Не буду отрицать, что мне не всегда удавалось сдерживать себя В конце концов я махнул рукой, думая, что у нее это рано или поздно пройдет. Боже мой, иногда Дорота становилась мягче. Она сохранила немного благодарности или жалости ко мне Зато он вел себя вызывающе. Постоянно заговаривал о разводе, заставляя ее ради их любви оставить меня… И ничуть не стеснялся моего присутствия. Однажды я не сдержался и бросился на него. Смешно, правда? Он справился со мной, как с ребенком… Стоит ли мне рассказывать, что это была за жизнь! Я забросил свои исследования. Скоро стал посмешищем всего института. В результате мне пришлось уйти. О дальнейшей карьере не могло быть и речи. В то же время ему все больше везло. Разумеется, здесь не обошлось без ее влияния. Она всегда относилась к нему, как к мальчику, который нуждается в присмотре. Мне же оставалось только заботиться о своем материальном положении. В конце концов я пришел к мысли об игрушках. Точнее сказать, о крысах.
— Почему именно о крысах?
— Такой же вопрос мне задавали в фирме. Если бы я делал обезьян, вы бы спросили, почему я выбрал обезьян. Используя свою былую известность, я рассылал игрушки во многие мастерские. Они были слишком сложными, непригодными для практического применения и поэтому не пользовались спросом. Таким образом, как вы догадываетесь сами, поручик, можно только кое-как перебиваться.