Доктор пригладил рукой волосы.
— Несколько дней тому назад вам нельзя ещё было говорить правду, — тихо сказал он. — Но теперь можно. Когда вас обнаружили, она уже была мертва.
После обеда мне нанёс визит лейтенант Билл Ривкин. Не предупреди медсестра, никогда бы не принял его за полицейского. Это был невысокий человек лет пятидесяти, с морщинистым лицом и маленькими блестящими глазками, которые печально смотрели сквозь стёкла роговых очков. Шляпу свою он держал в руке, ходил на цыпочках и говорил вежливо.
Ривкин пододвинул к кровати стул, уселся и скрестил ноги.
— Итак, мой мальчик, как головка? — спросил он.
В ответ я сказал, что головка в порядке. А сам, вцепившись в простыню, обливался потом. Я чувствовал недоверие к нему, недоверие ко всем на свете и думал, не объявят ли они меня сумасшедшим.
— Доктор сказал, что вы были в шоке, но особых причин для беспокойства нет. Вы не первый, у кого из-за ранения в голову возникает небольшая путаница в мозгах. Не волнуйтесь, позвольте вас только немного побеспокоить. Мы хотим разобраться в этом деле. Погибла молодая женщина. После столкновения встречная машина не остановилась, это преступление. Наша задача — найти преступника. Надеюсь, вы поможете нам. Вы же хотите, чтобы мы побыстрей нашли преступника?
Рассуждения выглядели убедительно, но я-то не дурак. Прежде чем потерять сознание, я видел, что столкнувшаяся с нами автомашина встала на попа и врезалась в дерево. Раз меня нашли через пять минут после аварии, как утверждал врач, то должны были обнаружить и водителя той автомашины.
Я ответил, что да, разумеется, хочу, пусть скорей найдут второго водителя.
Ривкин бросил на меня пристальный взгляд.
— Это правда, что вы путешествовали на попутках?
— Да.
— И та женщина позволила вам сесть за руль?
Я не стал отвечать. Непонятно было, почему они так старались заставить меня сказать, будто именно я был за рулём. Возможно, затем, чтобы потом, когда я признаюсь, списать на меня гибель Деллы. Становилось страшновато.
— Да не вёл же я машину! — выкрикнул я прямо ему в лицо. — Она вела. Я сидел рядом с ней, а муж — на заднем сиденье! Сколько раз мне надо вам это повторять?!
Ривкин покачал головой, и глаза его сделались ещё печальнее.
— Где она вас подобрала, мой мальчик? — запел шпик. — Вы шли себе по дороге, она вас обогнала, вы ей сделали знак?..
— Нет. Всё было совсем не так. Разрешите мне рассказать подробно, как всё произошло? С самого начала, можно?
— Именно это я и хочу услышать от вас, — сказал Ривкин, вынимая из кармана блокнот.
Выложил я ему всё как на духу. Рассказал и о Питтсбурге, и о своём желании заработать кучу денег, и о том, как попал в Пелотту, и о челюсти Макреди, и, конечно, всё о плутнях Петелли. Рассказал, как Делла предложила свою помощь, как Пепи и Бенно стали охотиться за нами и как мы врезались во встречную автомашину.
— Право, очень интересная история, — произнёс Ривкин, убедившись, что мне нечего больше добавить. — А теперь, мой мальчик, давайте-ка поспим. У вас очень усталый вид. Знаете, я тоже вечно чувствую себя утомлённым. Но у меня такой шеф, просто не даёт выспаться. — Он поднялся. — Ну, пока, до следующей встречи. Я загляну к вам денька через два-три. Может быть, ещё что вспомните, тогда расскажете.
Прошло два дня. Мне стало лучше. Лечащий врач был мною очень доволен.
— Хочется поскорее выйти погулять по городу, — заявил я ему. — Приходилось много слышать о Линкольн-бич, да как-то ни разу не удавалось здесь побывать.
Вид у врача стал удивлённым.
— А здесь ведь не Линкольн-бич. Мы с вами находимся в Майами.
— В Майами?!
Наверное, вид у меня был не менее удивлённым, чем у него.
— Но ведь в Линкольн-бич есть своя больница…
— Конечно. И не хуже этой.
— А тогда почему меня привезли в Майами? Ведь это лишних двести миль!
— От места аварии до нашей больницы максимум миль десять. И так как до Майами ближе, чем до Линкольн-бич, вас и привезли в эту больницу.
Мне стало не по себе.
— Но мы же ещё не доехали до Линкольн-бич, когда случилась эта авария. Та машина налетела на нас всего в нескольких милях от Пелотты по дороге к Линкольн-бич.
— Не берите в голову, — произнёс врач, улыбаясь, как и подобает улыбаться у постели тяжелобольного. — Всё прояснится.
Когда эскулап vдaлилcя, я начал размышлять, не спятил ли действительно после аварии? Захотелось повидаться с Ривкином. Всякий раз, когда кто-нибудь входил в палату, я поднимал голову, чтобы посмотреть, не он ли.
На следующий день меня стали переселять.
— В чём дело? Что это значит? Куда вы меня везёте? — спрашивал я санитара, который катил кровать на колёсиках по больничному коридору.
— Врач решил, вам будет лучше в отдельной палате. Он хочет, чтобы обстановка была более спокойной.
Истинная причина крылась, конечно, в ином, сказал я себе. Они пришли к выводу, что пациент сошёл с ума и нельзя его больше держать с нормальными людьми в одной палате. Я задёргался.
— Не хочу лежать один! Отвезите меня назад! Мне там было очень хорошо. Не хочу в отдельную палату!
Неожиданно появился врач.
— Не стоит так нервничать, — сказал он. — Вам понравится ваша палата. Оттуда открывается замечательный вид.
Я подумал, что, если начать скандалить, они чего доброго ещё напялят на меня смирительную рубашку. И сдался.
Палата оказалась и впрямь очень милой, вид из окна открывался чудесный, но я её заранее возненавидел. Ясно, что меня сюда запрятали с определённой целью.
Вскоре открылась дверь, и вошёл Ривкин.
— Добрый вечер, мой мальчик! Что тут происходит?
— Почему меня сюда перевезли? — спросил я, пытаясь сесть. — Что они замышляют?
Ривкин пододвинул к кровати стул и сел.
— Я думаю, доктор не хочет, чтобы другие больные меня тут видели, — заявил он. — Наверное, поэтому. Он хороший парень, этот доктор. А может, решил, вас стесняет, когда полицейский допрашивает при посторонних. Вот вам и другая причина.
— Как-то об этом не подумал. Скажу откровенно, мне показалось, что схожу с ума, потому меня и упрятали в отдельную палату.
Ривкин достал пачку сигарет.
— Не надо забивать себе голову подобной чепухой. — Он зажёг одну сигарету, протянул мне, потом прикурил другую. — Если медсестра нас засечёт, то, думаю, устроит тут тарарам.
Я улыбнулся, он вселил в меня уверенность.
— Жаль, что вы раньше не пришли. Я уже начал беспокоиться.
— Дел, знаете ли, было много. — Ривкин какое-то время разглядывал кончик своей сигареты, затем устремил на меня пристальный взор. — Мне надо сказать вам нечто весьма важное. В силах ли вы вынести небольшое потрясение?
Сердце заколотилось, я сделал глубокую затяжку.
— Думаю, что да. А в чём дело?
— Машина, о которой идёт речь, была не марки «бентли», а чёрный «бьюик» с откидным верхом, сиденья из красной кожи, колёса и фары утоплены в корпусе. Вас обнаружили за рулём. Женщина сидела сзади. Чтобы её вытащить, пришлось выдирать сиденье. Кроме вас двоих, в машине никого не было. Я сам осмотрел машину и место аварии. И беседовал с полицейским, который первым прибыл на место аварии.
Я смотрел на него не шевелясь. Хотел сказать, что он врёт, но не мог. Сигарета вывалилась изо рта и упала на пол. Ривкин нагнулся и поднял её.
— Ну, ну, мой, мальчик, я же предупредил, вас ожидает небольшое потрясение. Не стоит, однако, терять самообладание.
Я понимал, что Ривкин говорит правду, и тем не менее пытался уверить себя, будто он лжёт.
— Вы сказали, что авария с вами случилась двадцать девятого июля, — продолжал полицейский участливым тоном. — На самом же деле это произошло в ночь на шестое сентября. Больничная книга учёта подтверждает дату аварии. Какой вывод вы сами можете сделать?
— Никакого вывода1 Я только знаю, что мы врезались в ту машину после матча с Кидом из Майами, а было это двадцать девятого июля! Клянусь, говорю вам сущую правду!