— Это зависть. Всех заедает, что Пётр такой молодой, умный, способный и так быстро продвигается.
— Мы уже показали, на что способны, а он? Полгода в нашей конторе, а работает только языком!
— Потому что случай не подвёртывается. Слушай, дружище, ты, по-моему, стареешь. Сам недавно был зелёным юнцом, а теперь ревнуешь к молодым. Как старый дед. Выкинь это из головы. У Ирки Ламача нюх на людей.
Выяснилось, что только мы с Ярдой Боухачем не выносим Манфреда, остальным он по душе. Как ни пытались мы настроить против него группу, ничего не вышло. Наоборот, женщины взяли его под свою защиту. Женщины вообще любят смотреть на красивых молодых парней. Люда Мисаржова утверждала, что Пётр такой беззащитный, ранимый юноша. Она испытывала к нему почти материнские чувства. Наша секс-бомба Алёна Ланхаммерова уверяла, что никогда не встречала более интеллигентного человека, за исключением, конечно, Ирки Ламача; по мнению же Ирины Попеляржовой, Пётр был чуть ли не клубочком нервов.
Он и впрямь был красив и молод, этот Пётр Манфред. Его обаятельная улыбка, сердечный смех могли подкупить всех, кроме меня и Ярды Боухача. Густые волнистые волосы покрывали его голову жёстким чёрным шлемом. Мне даже показалось в первый раз, что теннисный мячик отскочил бы от них, не коснувшись темени. Брови и глаза у Манфреда тоже были чёрными. Сейчас я уже смутно помню его лицо. Он был атлетом, но лицо не казалось измождённым и костлявым, как у спортсменов. Наоборот, пухлые щёки скорее напоминали персики. Благодаря им и энергичному подбородку с ямочкой он выглядел совсем не слабаком.
Вы думаете, что мы с Ярдой ревновали? Да, мы не красавцы. Ярда — толстый, с перебитой переносицей и похож на медведя; я тощ и долговяз, а кроме того, с двадцати пяти лет имею плешь. Островок волос случайно остался на лбу, нос уныло свисает, как банан. Но поверьте, с ревностью наши чувства ничего общего не имели. Мы не выносили Манфреда ещё до того, как ассистент Ирки сломал ногу. И парни из операторской, электронщики и робототехники тоже. Всё это люди, знающие своё ремесло и стоящие в стороне от дворцовых интриг. С тех вообще никакого спроса, их имена даже в титрах не появятся. И всё-таки спецы не любили Манфреда, и это укрепляло мою уверенность в собственной правоте. Ведь от Петра веяло презрением к нашей конторе, он всем давал понять, что попал в Сеть случайно и не собирается тут оставаться. О нём ещё заговорят во всей Планетарной Федерации, он будет заседать в Совете, руководить Сетью раз в неделю: от половины десятого до десяти по средам. Он захохотал, увидев нашего «Поросёнка». Как это Сеть не купит вам приличную тачку? Я заметил, как побагровел Ярда. На нашем корабле мы проехали пол-Галактики и столько всего пережили, что Манфреду и не вообразить. Ирка Ламач терпеливо объяснял Петру, что средств не хватает, может, через несколько лет выделят и «Викинг», ведь Сеть собирается переходить на новый класс кораблей — типа «Садко». Ламачу импонировала самоуверенность Петра и то обстоятельство, что Манфред сумел полгода продержаться в таком осином гнезде, как наша контора.
А мы с Ярдой продолжали собирать портрет Петра из мелких замечаний, обронённых словечек, улыбок и взглядов. Он был хитёр и хорошо маскировался. Но однажды всё-таки проявил себя. Тогда, помню, Алёна, ответственный редактор, — ну та, у которой потрясающая грудь, — сказала Петру:
— Знаете, с вашей внешностью и интеллектом вы вполне могли быть космонавтом!
Манфред страшно покраснел, но тут же взял себя в руки и забормотал, что космонавтом может стать лишь человек исключительных физических и духовных качеств. Даже Алёна заметила его смущение, но, к несчастью, не сделала для себя выводов. Тогда я отвёл её в сторону и сказал, что этот придурковатый Манфред наверняка бы хотел быть космонавтом. Но Алёна рассмеялась мне в лицо.
Ах, Алёна, куда делся твой ум? Ведь ты одна сумела бы убедить Ирку, что такой тип, как Пётр, не подходит для Профкоманды. До сих пор не понимаю, как она могла настолько поглупеть! Из этого надо сделать вывод: и отличная баба — всего лишь баба, нельзя на неё положиться так, как на мужика. С другой стороны, следует признать, что самым большим идиотом во всей этой истории выступает Пётр Манфред; и отсюда, ещё один вывод: конечно, женщина может легко сделать глупость, но по-настоящему беспредельный идиотизм — всё-таки мужское дело.
Мы стартовали, значит, в пятницу тринадцатого. В 2445 году первая пятница тринадцатого пришлась на март. Не стоит и говорить о том, что перед самым носом «Поросёнка» дорогу нам перебежала чёрная кошка. На борту нас встречал Венца Мадр, обычный рейсовый пилот, никакой не коммодор или капитан первого класса. При нём была та же весёлая компания, которая возила нашу команду ко всем чертям бог знает сколько раз. На космодроме никто нас не провожал, да и с чего бы? Кого интересует старый ободранный «Поросёнок» и стая матёрых телеволков? Вот через пару дней, когда будет стартовать Фукуда, поднимется великий шум. Впрочем, «Викинги» не стартуют с такого убогого космодрома, которым располагает наша Сеть. Позднее, когда события развернулись так, как развернулись, все в один голос утверждали, что очень нервничали на старте из-за дурных предчувствий. Болтовня! Кроме меня да Ярды, все шутили и улыбались Петру Манфреду, который оказывался в пяти местах одновременно, острил, пел, играл на окарине, рассказывал Алёне о психологии растений, а Люде -— о привычках своей мамы. Только мы с Ярдой чуяли неладное.
Миновав орбиту Плутона, Венца Мадр перешёл на аккумулированное время, которое использовалось в качестве топлива. Манфред поувял, всё дивился, почему это, мол, корабль так швыряет? Чего ему стоило сохранить улыбочку на лице, когда я ехидно объяснил, что такие космолёты, как наш «Поросёнок», путешествуют по кривым времени нерегулярной сгущённости, в то время как более приличное топливо предназначено для могучих двигателей галактических крейсеров. Венца Мадр из кожи вон лез, чтобы смягчить толчки. Манфред, опытный спортсмен, вскоре приспособился к качке. Напрасно я надеялся, что новичок помучается космической болезнью и утратит репутацию стопроцентного супермена. Он проводил большую часть времени у экрана пластивидения и всё крутил старые записи. Алёна сидела рядом, касаясь Петра щиколоткой, и рассказывала ему, где мы были и что видели, Манфред оказался очень любопытным, спрашивал о славных корифеях «Галактических исследований» и пришёл в восторг, узнав, что мы начинали с Харрисоном.
— Харрисон! Это мой идеал! Я до сих пор ношу с собой его фотографию… — Вытащив из кармана портрет, он с благоговейным видом показывал всем его. Никто не сказал, что мы были с Харрисоном на «ты» и что однажды на обратном пути, сделав остановку на Ганимеде — там как раз проходил съезд эмансипированных женщин в гостинице «Голубая звезда», — мы… Ладно, оставим старые истории.
Время шло быстро и приятно, вскоре позади осталась граница четырёх, а потом и пяти тысяч, и Венца начал тормозить, поскольку на отметке шести тысяч предполагалась первая остановка. Мы с Ондрой Бурианом установили по всей трассе полёта Фукуды трансляционные автоматы. Самое трудное — закрепить такой автомат, чтобы он не затерялся в безвоздушном пространстве. Кто имел дело с этим, поймёт, о чём я толкую. Вдобавок тамошняя область не исследована в отношении гипергравитации. Но Венца Мадр — настоящий кудесник, он помог найти отличную гравитационно-временную аномалию стабильного типа, на которую можно было опереться. Сюда через пару дней прилетит Фукуда, произнесёт обращённую ко всему населению Земли речь по случаю преодоления ещё одного порога человеческих возможностей и почтит память павших героев космоса. Это будет шикарная речь. Фукуда мастак держать речи, расцвеченные изысканно-восточными оборотами. Только начнёт, и как будто водопроводный кран повернули: из глаз миллиардов пластизрителей текут слёзы. При одном условии: что трансляционный автомат будет перед этим установлен нашей Профкомандой.