Бутырцев достал из папки и показал квадратик бумаги.
— Телефон — этот? Изъято у вас.
— Этот, — всмотрелся Томилин. — Он, значит, сказал, чтобы я туда в три ночи заявился… Я, правда, малость задержался, но дверь была отперта, как обещано, кругом никого. Только в подсобке всего двадцать три шкурки оказалось. Гляжу, ещё рядом дверца этакая открыта, и там шкурки, но тоже мало. Я и те собрал. Убираться намылился, к выходу тяну, — Томилин облизал губы, — из-за угла кто-то и вывернулся… Ну, я его вгорячах за грудь и в сторону кинул! А сам — ходу. Верьте, гражданин начальник, при мне, кроме фонарька, ничегошеньки не было, ну чем я мог заделать кого? Чистодел я, убеждения у меня такие.
— Вы говорите: «в сторону кинул»… Сильно кинули?
— Я же вгорячах был, и темновато ещё, — лицо Томилина задрожало. — А вы думаете…
— Я пока ничего не думаю, а суммирую факты, Томилин. Убитый Шмелёв, ваш коллега по… профессии. И умер он в результате удара затылком о стену складского помещения. Допускаю: неумышленное убийство и чистосердечный рассказ вам на пользу. Но сейчас и нам, и вам, главное, встретиться с Лоховым… Он не появлялся у вашей сожительницы?
— Звука не подал… Я ему по этому номеру звонил, а там сказали: не туда звоните, он тут не бывает никогда, — Томилин с отчаянием посмотрел на Бутырцева. — Что мне теперь будет, a?
— Вы успокойтесь, Томилин. Вспомните ещё хорошенько свою встречу с Лоховым, его как следует вспомните и разговор с ним, всё имеет значение. А припомнив что-либо существенное — проситесь ко мне, — Бутырцев нажал кнопку. — Уведите задержанного!
На завтрак в доме Самохиных всегда собирались всей семьёй.
Появившись из кухни с фырчащим двухсекционным кофейником, Нина Георгиевна подвинула чашки, осторожно разлила кофе.
— Тебе молока сколько? Лёня… Да Леонид же! Оставь ты свои газеты, у вас политчас по понедельникам.
— Извини, мамочка, я чтобы отвлечься, — Леонид Петрович отбросил газеты на диван. — Хватит, не лей больше… Понимаешь, не идут эти соболя из головы! И дёрнула шефа нелёгкая заявить со всей торжественностью, будто они обязательно будут на торгах. Три с половиной дня осталось, а мы в той же луже…
— Значит, у него имелись основания, — авторитетно рассудила жена. — Олег Изотович ничего спроста не бухнет, не возьмёт ответственности.
— Это всё так, — Самохин поднял чашку от блюдца, но, глядя поверх неё, забыл отхлебнуть. — Однако если что — позору не оберёмся… Русанова тоже говорит, что ей не по себе, словно должно случиться что-то.
— А ты с ней всё-о разговоры говоришь, да? Хотя, — Нина Георгиевна утёрлась салфеткой, — когда ехали с дачи, она мне понравилась… До того я и её не знала почти. У неё, говорят, с мужем какая то романтическая история вышла?
— Хорошая романтика! Ухлопали человека браконьеры, картечью из двух стволов… На Дальнем Востоке убили, она там вместе с мужем после окончания пушного института работала.
— О-ой, бедная! — Самохина взглянула на часы и, на ходу перекалывая волосы, спешно вышла в соседнюю комнату. — А с Серёжей Воронцовым у неё что было? — донеслось оттуда.
— Ну что было, — насторожённо подобрался Леонид Петрович. — Что ты, Сергея не знаешь? Он юбку не пропустит, если под ней ножки соответственные, как собачка у каждого столбика задержаться готов! Да тут и обжёгся… Ты мне рубашку выстирала?
— А ты мне вчера стиральный порошок купил?
— Я? Да купил же, купил! — хлопнул себя по лбу Леонид Петрович. — Специально заехал, купил и в багажнике оставил, сейчас принесу.
Переодеваясь, она слышала, как хлопнула входная дверь, и, мурлыча несложный модный мотивчик, занялась лицом.
Успела привести в порядок, полюбоваться, подправить и опять полюбоваться. Потом вышла в комнату, где завтракали, снова взглянула на часы и села, нога на ногу, покачав головой осуждающе.
Замок в передней тихо щёлкнул, но муж оттуда не появлялся.
— Господи, где ты там? — Нина Георгиевна решительно вышла к нему.
Самохин стоял, прислонясь к вешалке, и прижимал к груди объёмистый пакет.
— Это столько купил? — изумилась она, всплеснув руками. Его лицо показалось ей болезненным, и она встревожилась. — Да что с тобой, сердце?!
— Посмотри, Ниночка…
Нетвёрдо ступая, он вошёл в комнату, развёл руки, и паркет мягко устлали выпавшие шкурки. Мех заиграл под солнечными лучами, и они оба не могли отвести от него глаз.
— Что это, Лёня?! Где ты взял? Когда?
— Сё… сейчас. Открыл багажник, а они тут, — пролепетал Леонид Петрович. — Лежали завёрнутые.