— Где тут? Где лежали?.. Откуда? Ты думаешь, я тебе поверю? — отбежав от него, закричала жена. — Ты угробить нас хочешь? Славику жизнь испортить? Ну нет!
Но когда он закрыл лицо руками и осел на стул — бросилась рядом на колени, затормошила, приговаривая:
— Прости, прости, Лёня, я, не подумав, брякнула, от испуга, Я ведь знаю тебя, знаю, что ты никогда… Верю, слышишь? Откуда только… Кто мог? Знаешь что: мы это выбросим куда-нибудь, поедем за город и выбросим!
— Как — выбросим? — отведя руки от лица, Самохин смотрел укоряюще. — Что ты говоришь? Они же есть, кто-то их подложил ко мне, а значит, имел цель… И про это должны знать те, кому положено. Я сейчас поеду… Минуточку посижу и поеду, И если ты хоть одной душе скажешь — смотри, Нина!
— Я не скажу. Я на работу не пойду, буду ждать тебя, — Нина Георгиевна заплакала. — Только ты сразу домой, если отпустят, или хотя бы позвонить попросись…
Комиссионный магазин фото- и радиотоваров, как обычно, открывался в одиннадцать, но уже к десяти вокруг него собралась разношёрстная публика.
Мальцев пришёл сюда в самом начале двенадцатого, со скучающим видом всё имеющего, интересующегося лишь экстратоваром человека прошёлся по отделам.
Разнообразная музыка наслаивалась одна на другую, поскольку страждущие опробовали и кассетную, и плёночную аппаратуру, проверяли транзисторные приёмники. Вскоре Мальцев выбрался из толкучки, образовавшейся вокруг новенького Устройства «Акаи», а от стены отделился плотный детина в больших квадратных очках со стёклами фиолетового цвета и басовито предложил:
— Канадский «хамелеон» нужен? Всего полтинник.
— Это тот, что на тебе? — приостановился Мальцев. — Проснись, внучок, это формы вчерашнего дня. Носи сам на здоровье.
И пошёл дальше, но опять приостановился, потому что лохматый Сева в неизменной джинсовой униформе подсунулся близко, сказал в никуда:
— Стерео-хром «Агфа», блоком в упаковке, интересует?
— Пожалуй, — согласился Мальцев. — Только пойдём отсюда на воздух. Там и поговорим.
Они порознь прошли сквозь толпившихся у магазина; завернув за угол, Мальцев закурил, опёршись о стену спиной. Вскоре появился Сева.
— Послушай, апостол сомнительных операций, меня вот что интересует, — Мальцев подождал, пока их минует компания юнцов, спешащих к ближайшему подъезду. — Как бы ты поступил, став владельцем очень большой партии мехов?
— Я бы на них спал, но спал плохо, — ответствовал Сева, не задумываясь. — Потому что если мех грязный, то деть его некуда… Будь я глупый и больной, то мог попытаться разбазарить по мелочи, через знакомых. Но я здоровый и умный, поэтому с таким делом не свяжусь, даже под угрозой произвести меня в участковые.
— Стало быть, что мне остаётся после того, как я сдуру согласился этот мех заиметь?
— Искать солидный выход на туда, — Сева неопределённо махнул рукой. — И прилежно молиться каждый вечер, чтобы всё обошлось… Кое-какие гости из чужих краёв рискуют вывозить ценности. Особенно если прикрыты неприкосновенностью.
— До чего приятно советоваться с умным человеком, — усмехнулся Мальцев, — Теперь ещё одно: меня интересует твоя тачка. Она где?
— Недалеко, у кафе. Надо подбросить? Могу вообще одолжить на время.
— Нет, только подбрось. Откуда у московского корреспондента вдруг взялась машина с ленинградским номером? — укорил Мальцев. — Подозрительно я стану выглядеть в глазах интересующихся мной людей.
— А такие наметились? — внешне безучастно поинтересовался Сева.
— Я не теряю иллюзии, что мной интересуются всегда, — отщёлкнул окурок Мальцев. — Пойдём к твоей стоянке. Об остальном ещё поразмыслим, пока совместно прокатимся.
Б. И. Томилин, он же Харитонов, он же Любецкий, одно время Боря Нырок, а теперь Боря Архитектор, в сопровождении конвоира шёл коридором управления. И не сразу можно было узнать в пожилом, покорёженном жизнью человеке того балагурящего, с которым в их первую встречу беседовал подполковник Бутырцев.
И Бутырцев почуял перемену, едва к нему ввели конвоируемого. Отодвинул бумаги, облокотился на стол.
— Садитесь. Вы просили встречи со мной. Я слушаю.
— Разговор будет простой: мне зазря гореть неохота, — сказал Томилин. — Хоть и наше дело сидеть, где укажут, а годочки стали с весом, тяжело государственные харчи отрыгиваются.
— Насчёт годочков согласен, — отозвался Бутырцев. — Каждый, кому к пятидесяти, по-своему их вес ощущает, а нам с вами больше.
— Оно и то-то! И получается, что столько лет берёгся, а теперь чуть не под вышку пойду из-за вонючих зверушек… Я того гада давно знаю!