Отстав от верховых, Масуд пристроился к погонщикам отар и скоро, покрывшись пылью, ничем не отличался от них. Пусть ищейки Хекматиара попробуют разглядеть в чумазом оборванце сбежавшего телохранителя Моджаддади!
На привале он подошёл к караванбаши, поджарому, жилистому мужчине с седой бородой. Почтительно поздоровавшись и пожелав всяческого благополучия его клану, Масуд спросил, нельзя ли ему нанять какого-нибудь захудалого ишака и присоединиться к каравану. Машина, на которой он ехал, попала в аварию, а с ушибленной ногой до места не дойти.
Караванбаши оценивающе посмотрел на попавшего в беду путника. Правильные, хотя и грубоватые черты слегка удлинённого лица, прямые чёрные брови, лихо закрученные смоляные усы, наконец, спокойное достоинство, с которым он держался, производили хорошее впечатление. А широкие плечи и сильные руки говорили о том, что этот человек может постоять за себя. Конечно, Ширин Ака, как звали караванбаши, не поверил ни слову из его рассказа, но пуштунвали[15] требует в подобных случаях без лишних расспросов протягивать руку помощи.
— Хорошо. Можешь остаться. Коня тебе дадут, — махнул рукой в сторону каравана Ширин Ака, давая понять, что такому молодцу не пристало трястись на ишаке.
О деньгах не было сказано ни слова, ибо не подобает уважаемому караванбаши вести себя, как презренному ростовщику, норовящему содрать три шкуры с того, на кого свалилось несчастье.
День прошёл без происшествий. Масуд был не слишком-то искусным наездником, и неспешный ритм движения каравана вполне устраивал его. Трижды мимо проезжал потрёпанный «джип», среди пассажиров которого он без труда признал вчерашнего рыжебородого торговца. Но тот лишь безразлично скользнул взглядом по кучке всадников, видимо, не допуская мысли, что там может прятаться беглец.
Вечером караван расположился лагерем на берегу Куррама. Переход границы по договорённости с пограничными постами — пакистанским и афганским — был назначен на следующее утро. Осмотрев местность, Масуд вернулся к биваку в мрачном настроении. Дорога в ущелье была зажата между стеной гор и бурным мутным потоком. Проскользнуть мимо пограничной стражи, которой наверняка придадут людей Хекматиара — в том, что пакистанские власти всячески помогают душманам, он имел возможность убедиться не раз, — будет, пожалуй, не легче, чем верблюду пройти через игольное ушко.
Масуд заметил, что караванбаши, словно невзначай, несколько раз проходил мимо костра, испытующе поглядывая на него. Неужели он что-то заподозрил и собирается выдать чужака? Мелькнула тревожная мысль, но он прогнал её. И всё же, когда Ширин Ака поманил Масуда, он пошёл, внутренне подобравшись, как перед опасной схваткой.
Отойдя от лагеря, караванбаши остановился и, вглядываясь в лицо Масуда, спросил:
— Я вижу, тебя гложет тревога. Скажи, кого ты опасаешься, на той или на этой стороне?
— На этой, — честно признался Масуд.
Ширин Ака задумчиво погладил седую бороду, прежде чем последовал новый вопрос:
— Ты умеешь ходить по горам?
— Я вырос в них.
— Это хорошо. Тогда я дам тебе провожатого. Он покажет тропу, по ней ходят те, кто не хочет встречаться с пограничниками. Подожди здесь.
Минут через двадцать появился невысокий крепыш с хитрыми глазами, который в дороге всё время держался возле караван-баши.
— Это тебе, — протянул он небольшой заплечный мешок и тёплый стёганый халат. — Ночью в горах холодно.
Да, старый Ширин Ака умел быть великодушным!
Вслед за проводником Масуд петлял между отрогов, поднимаясь всё выше в горы. Из ущелья, где глухо рычала река, наползала чернота, одну за другой слизывая серые скалы. Наконец они выбрались на маленькую полку — нишу под нависшим утёсом, от которой вдоль отвесной стены уходил узенький, в две ступени, карниз.
— Пережди здесь до утра, а потом иди вон на ту гору со срезанной вершиной. За ней уже Афганистан… Да поможет тебе аллах! — чуть помедлив, добавил проводник и, прежде чем Масуд успел произнести хоть слово, растворился среди камней.
Человеку, знающему, как внушением и попеременным напряжением мышц согревать себя, весной замёрзнуть ночью в горах трудно. Но Масуд окоченел к утру изрядно. Поэтому, когда солнце зажгло яркие фонарики на самых высоких пиках, он прежде всего занялся зарядкой: лёжа на спине, до тех пор сгибал и разгибал ноги и руки, пока не почувствовал, что они вновь налились упругой силой и послушны ему. Потом позавтракал обнаруженным в мешке вяленым мясом с лепёшками, запивая холодным чаем.
П у ш т у н в а л и — кодекс чести у пуштунов.