Мещурина недовольно поджала губы.
— Ты, батюшка, лучше скажи, что будем делать с юродивым? Имею верное известие, что он наущает против нас смоленского епископа: внушает оному, что потворствуем расколу.
— Права ты, Марфа Егоровна. Много у меня врагов явных, а еще более тайных. Дай-ка спроважу я своего недруга на месячишко в кутузку… Насколько старший Маркевич смирен и праведен был, настолько сын его сатанинской силой обуян. А сейчас, матушка, вели собирать в дорогу! В этом деле поспешность не порок. Не дай бог, чтобы кто-нибудь помимо меня про сие сочинение вызнал!
Тайная поездка в окрестности Семлева еще более возбудила в Хмельницком желание отыскать трофеи Наполеона. Осмотрев озеро, он нашел, что оно годится на роль хранилища добычи; потом, поставив себя на место Бонапарта, решил, что лучшего места император французов найти бы не смог.
Через две недели после описываемых событий управляющий работами по восстановлению… Смоленского тракта Шванебах получил от Хмельницкого секретное предписание, которое заканчивалось следующими словами: “Препровождая вам это письмо, надеюсь видеть в вас деятельного помощника моим устремлениям, ибо тайна, в каковую я вас посвятил, доставит выгоду не одним нам, а всей России!”
Получив такое письмо, Шванебах так же скоро поддался страсти кладоискательства, как и сам губернатор.
Париж, 10 октября 1835 г.
Особняк генерала Гранье стоял в глубине густого парка. Поздно вечером барон подъехал к дому в карете. На этот раз он против обыкновения не пожелал кучеру “спокойной ночи”. Войдя в дом, барон тотчас велел позвать к нему… Куперена. Да, да! Того самого полковника, чья участь, казалось, была решена раз и навсегда в подземелье Несвижского замка.
…Не один раз нырял Куперен в ледяную воду в поисках каменной трубы, через которую замок сообщался с парковым прудом. Всякий раз натыкался он под водой на трупы несчастных слуг пана Доминика… И все же полковник каким-то чудом нашел этот лаз и выплыл.
Чтобы уберечь Куперена от возможных неприятностей, Наполеон через свою сестру Полину пристроил полковника учителем русского языка к одному провинциальному буржуа, лелеявшему мысль сделать из своего чада дипломата. Лишь год спустя после смерти Бонапарта Куперен вновь объявился в Париже, где встретился с бароном Гранье. Знание тайны бывшего императора связало этих людей то ли дружбой, то ли ревностью к предмету их обоюдного обожания. Во всяком случае., они были весьма рады свиданию. Полковник поселился в особняке барона на положении то ли приживала, то ли старого друга, а вернее, в обоих качествах одновременно. И все же трудно было порой понять, кто из них имеет больше власти над другим… Куперен давно не видел барона в таком гневе:
— Вот, прочтите! — Гранье подал полковнику лист бумаги и нетерпеливо зашагал по комнате. — Каково?! Смоленский губернатор ищет в Семлеве Бонапартову добычу), Проклятый водевилист! Он испортит нам все дело. Император перехитрил себя, когда заявил при Сегюре и прочих штабных генералах о намерении утопить в Семлевском озере часть своих московских трофеев. Он хотел ввести их в заблуждение, забыв, что каждое его слово со временем станет легендой. А этот сочинитель не нашел ничего лучшего, как повторить “басню” Сегюра?! Помяните меня, Пьер, его глупость еще аукнется… Один бог знает, сколько людей попадется на эту удочку!
— Дорогой барон, откуда у вас такие сведения? — Вид у Куперена был серьезный и озабоченный.
— Как ни странно, Пьер, но я и сам толком не ведаю, кто он, наш доброжелатель. Едва моя карета отъехала от кафе “Режанс”, как кто-то вскочил на ее подножку и подбросил мне записку. Пьер, пора наконец исполнить завещание императора и вызволить из Семлева его бумаги, которые теперь дороже всякого золота! Надо спешить, пока Хмельницкий не поднял на ноги всю губернию. У них, в России, это быстро делается. В Петербурге губернатору несомненно поверят. Николай патологически прямолинеен и вряд ли будет утруждать себя размышлениями об истинности полученных от Хмельницкого известий. А то, что губернатор известит его о потопленных в Семлеве сокровищах, — это, Пьер, так же бесспорно, как то, что мы сидим здесь и беседуем. Скажите, Пьер, почему русские ни разу за все послевоенное время не заявили нам о вывезенных из Москвы ценностях? Они должны были знать, что вернули себе не все…
— К сожалению, господин барон, на этот вопрос не сможет ответить никто, кроме покойного русского императора.
— Пожалуй, вы правы, Пьер, — Гранье заметно нервничал. Он рассеянно смотрел на Куперена. — Да! Вы знаете, Клавери была сегодня восхитительна. В этой роли она превзошла себя. Как видно, драматург неплохо знает историю. Жаль, что в его творчестве не нашла себе места судьба Бонапарта! Скажите, Пьер… только откровенно: крест… тот крест с колокольни в Кремле — он действительно был в обозе императора?
Куперен явно не ждал такого вопроса. На какое-то время в комнате установилась неловкая тишина.
— Видите ли… — начал полковник с неохотой, но Гранье не дал ему времени на размышления. Он схватил полковника за лацканы сюртука:
— Что означает ваше “видите ли”? Говорите определенно: да или нет?
— Да, месье… но то был совсем не тот крест, о котором думали все… — Куперен с трудом высвободился из рук Гранье. — Вы могли задушить меня, господин барон!
— Простите, Пьер… — Гранье было стыдно за свою выходку.
— Не стоит так волноваться, господин барон, — Куперен наклонился к камину и подцепил щипцами уголек. Раскурив трубку, он бросил взгляд на портрет Бонапарта, висевший в простенке между окнами. — Между нами, очевидно, вышло недоразумение. Я думал, что вы знаете и это, коли император посвятил вас в тайну обоза с трофеями. К тому же для этого разговора прежде не было повода. Но теперь, когда вы хотите знать правду…
И полковник начал рассказывать барону довольно длинную историю “пленения” легендарного золотого креста. Когда рассказ его был закончен, Гранье еще долго сидел молча, обдумывая услышанное. Наконец он укоризненно сказал:
— Как жаль, что я не знал этого раньше, — он хохотнул, затем продолжал в обычном своем тоне: — Какой я болван, право! Однажды император поручил мне передать Александру конфиденциальное письмо, в котором среди прочего были те же сведения о кресте, что поведали мне теперь вы. Я не поверил императору. Я думал, он играет в политику. Что ж, мне искренне жаль смоленского губернатора! Ну, бог с ним! Итак, Пьер, вы едете в Россию… Вы обязаны во что бы то ни стало вернуться в Париж с документами. Я дам вам с собой письмо Бонапарта, о котором только что упомянул. Используйте его в России, если что-то или кто-то помешает вам исполнить мой приказ. Вы поняли меня?
— Да, господин барон.
— Вот и прекрасно! — Гранье взял с письменного стола небольшую копию Вандомской колонны, выполненную из бронзы. Отвернув позолоченную фигурку Бонапарта, барон вынул из полости колонны письмо, а вместе с ним банкнот.
— Подойдите, Пьер, сюда… — Гранье дал полковнику лупу.
Куперен увидел сквозь нее на банкноте миниатюрный план Лужковского озера с крестиком и крохотной стрелкой.
— Да, Пьер, именно здесь спрятаны документы императора.
— Но, господин барон! Император приказывал уничтожить в Семлеве кое-какие бумаги Главной канцелярии… Выходит, и этот его приказ был обманом?
— По-видимому, Пьер, Наполеон решил разделить свои тайны между нами поровну. А теперь смотрите сюда… Документы зарыты в пятидесяти туазах[7] от этого выступа. Почва там рыхлая, болотистая… Бумаги упакованы в трех просмоленных бочонках, — с этими словами Гранье передал Куперену письмо Бонапарта и банкнот. — К слову сказать, Пьер, эти сто франков я получил от императора за пустяковую услугу: в течение часа я записывал под диктовку его мемуары… Мне удалось беспрепятственно вывезти банкнот со Святой Елены. Столь долгий путь в Европу он совершил в подошвах моих сапог.