Пора наконец внести ясность и в роль главнокомандующего Москвы графа Ростопчина, отвечавшего за эвакуацию московских ценностей. Длительное время некоторые историки обеляли его, утверждая, что пожар Москвы и сопутствовавшее ему разграбление города — дело рук одних французов. Такая постановка вопроса не соответствует исторической правде. Невероятно, чтобы неприятель сам совершил поджог, тем лишая себя крова и пищи. И хотя сам Ростопчин, выйдя в отставку, писал из Парижа, клялся в своей непричастности к пожару, его утверждение не согласуется с общеизвестными фактами. Ведь не сделав ничего для эвакуации имущества горожан, Ростопчин тем не менее приказал вывезти из Москвы противопожарные средства. В больницах и госпиталях остались десятки тысяч больных и раненых. По приказу того же Ростопчина из тюрем выпустили колодников. Французы вылавливали поджигателей, судили и расстреливали их прилюдно, но и сами способствовали распространению пожаров, поскольку, взбудораженные военными, успехами и вином, были неосторожны в обращении с огнем.
Народная молва утверждала, что в числе ценностей, похищенных: французами из Кремля, был золотой крест с колокольни Ивана Великого и большое серебряное паникадило из Успенского собора весом около четырехсот килограммов. Следует уточнить, что, неприятель, как правило, не зарился на, сами иконы, сдирая, с них золотые и серебряные ризы, которые тотчас переплавлял в слитки, чтобы было, удобнее везти их по Смоленскому тракту к западной границе России. Последнее обстоятельство отчасти объясняет, почему в отбитых у завоевателей обозах с трофеями не были найдены многие ценные в художественном отношении вещи. Для французов имели значение прежде всего золото и серебро.
Богатейшая литература о войне 1812 года дает обильный материал для ответа на вопрос, что стало с трофеями Бонапарта за, то недолгое время, которое они путешествовали от Москвы до Вильно. Как крупицы золота в руде, разбросаны эти сведения по многотомным мемуарам, дневникам, донесениям и рапортам участников тех далеких событий. Оказывается, награбленное, в Москве — и не только в ней — имущество отнималось у французов почти в каждом сражении русскими солдатами или партизанами. Правда, до определенного времени все это были сокровища не самого Бонапарта, а его многотысячной армии; каждый из участников которой вез или нес на себе хотя бы малую толику из награбленного в чужой стране добра.
Велика была моя радость, когда в одном из донесений Кутузова к Александру I я прочитал, что близ Орши русские отбили у неприятеля серебряное паникадило из Успенского собора. Чем дальше к Березине отступали французы, тем больше было таких донесений. Вот как обстояло дело с награбленными сокровищами после битвы у деревни Студенки, где остатки армии Наполеона переправлялись через Березину: “…более полуверсты квадратной дистанции было заставлено обозами, наиболее состоявшими из московских экипажей… в них найдено довольно серебряных и других вещей, которые награблены вражескими руками в Москве…” Один из очевидцев тех событий рассказывает, что из Березины вытаскивали пушки, сундуки, ранцы и ящики, полные золота и серебра. По его словам, там “были собраны невероятные количества этих предметов”.
Наконец возле Вильно — последней цитадели Бонапарта в России — был захвачен обоз самого Наполеона. Адмирал Чичагов так рапортовал об этом Александру I: “…нам досталось такое большое количество обозов, что дороги во многих местах ими заставлены”. Увы, креста с колокольни Ивана Великого в числе отбитых трофеев не оказалось!
Несмотря на оставленные Бонапартом возле Вильно огромные ценности, можно допустить, что какую-то часть их он повелел спрятать в укромном месте во время отступления из Москвы. Упоминаемый в повести город Несвиж подходил для этой цели, тем более что под Минском Наполеон попал в исключительно тяжелое положение, а хозяин замка Доминик Радзивилл воевал на стороне Наполеона. Так что тайна Несвижского подземелья еще ждет своих исследователей.
Итак, в литературе о войне 1812 года было немало сообщений о золотом Великоивановском кресте. Одни авторы подтверждали свидетельство Сегюра, настаивая на семлевской версии, другие считали, что крест надо искать в Днепре, третьи — в Березине, а прочие указывали на те же окрестности Вильно… Как тут не вспомнить полученное мною письмо от одного “экстрасенса”, уверявшего, что крест до сего дня лежит на дне Понарского ущелья, близ современного Вильнюса. Противоречивость всех этих сведений сама по себе наводит на мысль, что искатели трофеев Бонапарта находились в плену ложной идеи. “Но ведь существуют церковные архивы!.. — подумал я как-то. — Крест Ивана Великого — прежде всего церковная реликвия…” Непонятно, почему об этом не подумали историки, искавшие следы Наполеоновой добычи?
Что же касается дела “О разрушении колокольни Ивана Великого…”, оно подробно повествует о загадочном исчезновении золотого креста… Но об этом чуть ниже, а сейчас зададимся вопросом: “Как быть с утверждением Сегюра, что трофеи Бонапарта потоплены в Семлевском озере?” Чтобы опровергнуть его, не требуется никаких архивов. Достаточно сказать, что озеро совершенно недоступно и к нему невозможно подвести тяжелые обозы. Остается, правда, возможность затопить трофеи со льда… Эту-то версию и поддерживали кладоискатели 60-х, 70-х годов нашего века. Они основывались на утверждении некоторых западных историков, что в начале ноября 1812 года в Семлеве стояли сильные морозы, а значит, реки и озера были покрыты крепким льдом. Целью этих “исследователей” было бросить тень на русскую армию, якобы неспособную одолеть французов без помощи “дедушки Мороза”. Факты, однако, опровергают такую версию. Многочисленные свидетели вместе с самим Наполеоном показывают, что до 25 октября (старого стиля. — В.К.) — в Семлеве Бонапарт был двадцать второго — погода стояла такая, что “вплоть до Дорогобужа болотистые пространства недостаточно замерзли и не могли поднимать тяжесть пехотинца”.
Если все так, то зачем Бонапарту было пускать ложный слух о “пленении” креста? Во-первых, причиной тому — авантюрный характер французского императора. Ради достижения своих целей он был готов на любой подлог. Надо помнить, что до последней минуты своего пребывания в Москве Наполеон добивался мирных переговоров с Петербургом. И лишь получив окончательный отказ, повелел оставить город и уничтожить Кремль. В намерении похитить крест мне видится желание Наполеона унизить русского императора, ибо он знал, что россияне чтут крест как национальную святыню. Но почему Наполеон был так уверен, что пущенная им легенда обретет “права гражданства”? Дело в том, что колокольня Ивана Великого должна была разделить печальную участь смежных с ней зданий: звонницы и Филаретовской пристройки, которые рухнули от взрыва заложенного в основание пороха. Ивановская же колокольня получила незначительные повреждения: пострадал ее купол и сам крест, отброшенный взрывной волной к северным дверям Успенского собора. Пролежал он там до 5 марта 1813 года, когда под талым снегом его обнаружил синодальный ризничий Зосима. В момент взрыва в колокольне Наполеон был уже за пределами Москвы. Последствий своего приказа он видеть не мог. Конечно, ему донесли, что приказ выполнен, посему Наполеон и телеграфировал в Париж, что крест снят с колокольни и помещен в его обоз наряду с прочими трофеями. Как бы то ни было, а среди них имелся золотой крест! Только не с Ивана Великого, а с соседней Филаретовской пристройки. Дело в том, что на нем стоял не золотой, а железный крест, покрытый медными, вызолоченными сусальным золотом листами. А вот на Филаретовской пристройке действительно был небольшой золотой крест (30,5 см), врезанный во внушительных размеров деревянный, “одетый” в серебряную ризу и украшенный “каменьями”. Один из очевидцев-французов, видевший, как этот крест упал и едва не пришиб солдат, пытавшихся снять его, сообщает в своих мемуарах, что этот деревянный крест был тем самым “большим крестом с Ивана Великого”. Вот лишнее подтверждение, что с колокольней Ивана Великого ассоциировались все строения этого кремлевского комплекса зданий.
Теперь желающие “реабилитировать” Наполеона могут возразить: молва о кресте родилась случайно, так сказать, из небольшого по размерам креста “выросла” до семиметрового Великоивановского. Вероятно, такое толкование легенды было бы допустимо, не знай мы со слов самого Наполеона, что он намеревался поставить “золотой” крест с Годуновского столпа — еще одно название колокольни — на вновь возведенном близ Лувра соборе, как символ своей победы над Россией. Ну а что касается рождения легенды о потоплении креста в Семлев-ском озере, то она полностью на совести графа Сегюра. В связи с этим можно предположить, что граф ошибся отнюдь не случайно. Ведь одна из дочерей губернатора Москвы Ф.Ростопчина, Софья, была замужем за Евгением Сегюром — отпрыском старинного дворянского рода Сегюров, к которому принадлежал и автор легенды о трофеях граф Филипп-Поль де Сегюр. Сам Ростопчин с 1815 года жил за границей, в том числе и в Париже, где его жена и дети в конце концов приняли католичество. Именно оттуда он писал письма в Москву, пытаясь оправдать промедление с эвакуацией московских ценностей, а заодно откреститься от обвинений в поджоге Москвы. Поэтому для Ростопчина важно было спрятать концы в воду, нежели принять на свою совесть раритеты московских соборов. Заметим в скобках, что Сегюр не обошел вниманием личность Ростопчина, посвятив ему одно из своих сочинений.