В листве на самых верхушках деревьев верещали маленькие обезьянки. На душе было весело, но неспокойно. Они подходили к кедровому лесу, и Тамил все больше чувствовал неуверенность: он никогда не видел Пушпаку вблизи и знал о ее устройстве только со слов Бхригу. Добежав до Пушпаки. Тамил остановился и с восхищенным изумлением стал разглядывать ее. На летящую птицу была похожа прекрасная Пушпака. Спицы блестели золотом, а крылья покрывали птичьи перья. Тамил, волнуясь, смотрел на Пушпаку, а в ушах его снова зазвучал спокойный, ясный голос Бхригу.
“С левого бока, у колеса, ты найдешь дверцу с медным кольцом. Поверни кольцо вправо и потяни на себя — она откроется. Прямо перед собой ты увидишь тонкие медные трубы, они хрупки и важны для дыхания, которое поддерживает огонь, подогревающий сосуды с ртутью. Дальше ты увидишь сиденье для человека, направляющего полет. Перед сиденьем висят кольца, от них протянуты воловьи жилы к задвижкам, открывающим и закрывающим огонь, который увеличивает или уменьшает быстроту полета”.
Голос Бхригу повел Тамила по колеснице, показывая и объясняя все, что находится в ней. Следуя его указаниям, Тамил осмотрел сосуды с ртутью. Они были полны. Земляного масла, поддерживающего огонь, почти не осталось на дне железных сосудов, но его достать нетрудно.
Тамил устроился на сиденье. Прямо перед глазами находилась бронзовая литая пластинка, в которую были вставлены два шлифованных хрустальных диска, открывающих возможность в полете смотреть вперед. Снова зазвучал голос Бхригу: “Потянув кольцо, крайнее слева, ты высечешь искру небесного огня. Он воспламенит пары масла, собравшиеся в железной раковине над сосудом”. Тамил потянул кольцо, но ничего не произошло. Он знал, что должен раздаться хлопок… Тамил заглянул в хвост Пушпаки. Все было в надлежащих местах: подогревающее устройство, четыре трубы, сосуды, медные коробки, накапливающие небесный огонь. Но не было глиняных кувшинчиков, источников небесного огня! Их делал Дангар. Он увидится с кузнецом!
Нарантака с “быкоголовым” стояли у дверцы и безропотно дожидались его. Тамил поманил Нарантаку. “Пусть полюбуется устройством, — подумал пастух, — глядя на орла, не научишься летать”. Когда Нарантака влез, то осталось место еще для одного человека. Если потесниться. “Если потесниться!” — мысль эта повела планы по другому руслу, на ходу перестраивая их и расширяя.
Во дворец они вернулись вечером и застали там радостную суматоху: пришел караван судов с добычей, захваченной в Айодхе.
К вечеру погода испортилась. Пора весеннего зноя была на исходе. Небо заволокло тучами, поднялся ветер. Наступало время летних муссонных дождей.
Подводы, груженные награбленным добром, бесконечной вереницей тянулись к дворцу, где рабы под наблюдением надсмотрщиков разносили его по кладовым и хранилищам. Наиболее ценные вещи, золото и драгоценности сносили в большой зал для приемов. Здесь гремели победные трубы, ярко горело масло в светильниках. Царь восседал на шкуре снежного барса, покрывавшей широкое сиденье резного трона из слоновой кости. С. правого балкона слышались восхищенные голоса женщин. Там возлежала Мандодари с другими женами царя и внимательно разглядывала каждую новую вещь. Груды сапфиров, алмазов, яхонтов и изумрудов сверкали меж золотых сосудов, слоновьих бивней. Кучи все росли и росли, но по мере того как поднималась вершина холма, истощалось терпение божественного Дашагривы. Шука уловил перемену в настроении царя и, приблизившись к трону, с преданной улыбкой, поклонился и спросил:
— Владыке мира, богу нашему наскучило скопище праха, валяющегося у его ног?
Правильно истолковав вздох Дашагривы, Шука торжественно выкрикнул:
— Введите жену Рамы, поверженного врага победителя стран и народов!
Четверо “быкоголовых” ввели в зал женщину в рваном сари, с непокрытой головой и без украшений. За ней следом вошел высокий смуглый мужчина, через левое плечо которого, привязанная к поясу, висела шкура священной горной обезьяны.
Равана встал с трона и, обходя холм из сокровищ, направился к Сите. Подойдя вплотную к жене Рамы, он при полном молчании долго разглядывал ее и вдруг с искренним восхищением сказал:
— Правду говорили — ив нищенском платье прекрасна ты, Сита! Подними голову, не пугайся. Полюби меня, широкобедрая, согласись надеть роскошные одежды. Из всех моих жен будь избранной, наравне с Мандодари!
То ли почудилось, то ли легкий ропот пробежал по балкону. Сита снова мельком взглянула туда. Подобие улыбки скользнуло по ее серым от пыли губам.
— Обрати свое сердце к собственным женам, царь! Я предана мужу и потому недоступна для тебя, — ответила женщина и отвернулась. Зная вспыльчивый характер могучего мужа, все ждали от него вспышки гнева. Но царь рассмеялся. Вдруг, прищурившись, посмотрел на мужчину в обезьяньей шкуре:
— А это кто? — повернулся к начальнику стражи. Но тот, о ком он спрашивал, выйдя вперед, спокойно сказал:
— Хануман мое имя. Я советник царя Сугривы, друга и союзника Рамы.
Царь уставился на советника Сугривы, но что-то в темных глазах Ханумана сверкнуло и отвлекло его, и Равана, неожиданно забыв о его существовании, вдруг повелел:
— Устроить пир и праздник в честь богоравной царевны до утра. — И вышел из зала. Начальник стражи растерялся, недоуменно глядя на Ханумана, не зная, что делать с ним дальше. Тогда встал Кумбхакарна.
— Как попал сюда советник царя Сугривы? Зачем он здесь? — спросил он начальника каравана. Тот затрепетал и, заикаясь, стал объяснять что-то.
— Позволь мне самому объясниться, брат повелителя Ланки? — заговорил Хануман. Так тепл, и ласков, и спокоен был его голос, что всем вдруг почудилось, что не здесь они, а в далеком детстве, наигравшись, прикорнули у матери на коленях.
— Ни в чем не виновен начальник каравана. Причина моего появления здесь — только желание поговорить с повелителем Ланки об участи Ситы. Разреши мне остаться на праздник. Я его не испорчу, а украшу — развеселить постараюсь великого царя. И Сита при виде меня будет спокойней. — Хануман замолчал, приложил к груди правую руку. На указательном пальце советника Кумбхакарна увидел перстень с огромным сверкающим камнем. И, словно убедил его человек в обезьяньей шкуре безупречной логикой, сказал:
— Да будет так! Отведите Ситу отдохнуть с дороги. Советнику Сугривы дайте приют и пищу.
На корме повизгивала собака. Солнце стояло высоко, и блеск океанской глади слепил глаза. Они шли к таинственной Южной земле, путь к которой был известен только кормчим Вайшраваны. Почему-то именно после этого мимолетного воспоминания всплыло в памяти Канвы второе знаменательное событие в его жизни: на корме повизгивала собака, которую дразнил матрос.
Когда на горизонте из воды поднялась белая башня и стала расти прямо на глазах ввысь, Канва подумал, что видит чудо. Много здесь было чудесного и непонятного. Несколько молодых жрецов под водительством Тотха приехало сюда для посвящения в высшую тайную сангу. Дом, в котором их разместили, был сложен из белого камня и сохранял внутри прохладу. Разлегшись на широких скамьях, они отдыхали от качки. Канва проснулся внезапно: в темноте ночи пронзительно кричала птица. Рядом посапывал молодой Бхригу, а Капилу не было слышно. Канва на цыпочках подошел к окну, влез на подоконник. Устроившись поудобней, он в восхищении уставился в звездную россыпь, тут же забыв о голоде. Чудо Вселенной!
Знакомые созвездия ушли со своих привычных мест. Исчезла Конская голова[4] с яркой звездой Мицар; взошла на севере красноватая Собачья звезда[5]. Красная точка в черной бездне… Тотх говорил, что около Собачьей звезды есть другая, подобная Земле, и живут на ней существа, разумом похожие на людей, а телом — на рыб. Пять тысяч лет назад прилетели они к нам на Землю. Тогда на всей Земле только два могучих племени были: Сканды-великаны и Тамилы-предки. Разгневались боги на людей, потому что у человекорыб знаний вкусить хотели, и поменяли местами две звезды, и обрушились пепел и камни, и горячий дождь на Землю, и затопили многие острова и пространства. Много людей погибло в те времена, но мудрые остались, и знания удалось спасти, но немногим дано знать про то. Только посвященным в члены тайной санги. Скоро он станет посвященным!