Пока растерявшийся жрец приходил в себя от его дерзости, пока отдавал приказ «пожирателям», ученик Бхригу успел прошептать стихи сосредоточения и овладеть своим телом. Когда черные воины подбежали, перед ними было каменное изваяние. Как ни пытались согнуть его «пожиратели», сколько ни били копьями — ничего не могли поделать с окаменевшим телом.
Не мигая, смотрел Кумбхакарна на Тамила.
— Посвященный узнает посвященного, ученик Бхригу, — медленно произнес он. — Очнись и встань, Тамил. Я прощаю тебе… — Тело Тамила обмякло, зашевелилось. Окончательна придя в себя, он взглянул на Кумбхакарну в упор. — Мы давно следили за тобой, Тамил. Но никогда не смогли бы догадаться, что Великий жрец Набу, писец и звездочет Бхригу совершит такое святотатство. Посвятить низкорожденного пастуха в тайное знание жреческого сословия?! До какой ступени Священного Самообладания довел тебя Учитель?
— Недавно я взошел на последнюю, Великий Хранитель, — почтительно ответил Тамил.
— Значит ли это, что ты можешь вырвать шип жизни?
— Да, Великий Хранитель! — внутренне торжествуя, ответил Тамил.
Кумбхакарна жестом отпустил воинов.
— Подойди ближе, — сказал Кумбхакарна. — Еще ближе.
Тамил сделал несколько шагов, а потом приблизился почти к ногам Хранителя Чар. Тигр беспокойно закрутил головой и нервно зевнул.
— Все ли знания передал тебе жрец Набу?
— Я не могу судить о знаниях Учителя, Великий Хранитель, — ответил Тамил и глянул на змею. Это был удавчик.
— Где он сейчас? — доверительно спросил Кумбхакарна.
— Сейчас Учитель ушел из жизни, — сказал Тамил, ничуть не солгав, так как Бхригу без посторонней помощи вернуть себе восприятие внешнего мира не мог. Кумбхакарна задумался.
— Значит, — снова медленно заговорил жрец Ашу, — Великий Хранитель оставил тебя наследником своих дел, потому что без сына ни один посвященный из мира не уходит?
— Он назвал меня своим сыном, Великий Хранитель, — скромно ответил Тамил.
— Знаешь ли ты о летающей колеснице Пушпаке? — осторожно спросил Кумбхакарна.
— Знаю, — твердо ответил Тамил, бесстрастно глядя в глаза брата царя, но в душе ликуя: и второй шаг к выполнению его замысла был сделан.
— Ты смог бы поднять ее в воздух? — шепотом спросил брат царя.
— Да, Хранитель, — укоротил титул собеседника Тамил. — Когда? — настойчиво потребовал Кумбхакарна.
— Через две четверти луны, — сказал Тамил.
— Да будет так, — решил Кумбхакарна и выпрямился.
— У меня просьба к Великому Хранителю Чар. В залог исполнения моего долга отпустить Дангара и его сына домой. Пусть по-прежнему делают они свою работу во славу царя царей, — сказал Тамил.
Кумбхакарна зло смотрел на пастуха и думал: «Дангар, конечно, на стороне Вайшраваны, но Дашагрива ценит его. Всего не объяснишь нетерпеливому брату. Начнет попрекать бездельем, разгневается, если узнает о Бхригу! А!! Мы устроим помилование за чудо! Прекрасная мысль!»
— Да будет так, — сказал он Тамилу. — Но у меня к тебе тоже просьба, посвященный. Послезавтра праздник в честь Вечного Змея Ашу. Ему будут принесены по обычаю в жертву люди, преступившие закон. Тебя выведут последним, как вора. На жертвенной площадке ты поклянешься поднять в воздух Пушпаку. Царь царей простит тебя по моей просьбе. Согласен?
— Да будет так, — сказал Тамил.
Пройдя главные ворота дворца, Шука с держащимся сзади на почтительном расстоянии Нарантакой вступили в низкий переход, ведущий во внутренний двор. Под ногами скрипел свежий морской ракушечник.
Переход выводил в небольшую мандариновую рощу с ухоженными дорожками, тоже посыпанными белым ракушечником. Посредине рощицы в овальном водоеме плавали лилии. Шука остановился.
— Нарантака, побудь здесь. Я позову тебя, когда придет время. Погуляй и рассейся. Сейчас время прохлады. Сюда выходят царские дочери и девушки из знатных семей — будь вежлив. — Шука оценивающе посмотрел на сына и ласково улыбнулся.
Когда Великий Хранитель Закона жрец-писец Шука вошел в малый зал Высшего царского Совета, там собрались уже все, кроме Кукбхакарны и царя. Но вот из неприметной боковой дзери, закрытой ярко-желтой тканью, появился Дашагрива в сопровождении брата. И тотчас в зале Совета стало светло как днем: десять рабов внесли серебряные светильники с ароматным маслом. В ровно разливающемся свете стоял великан шести локтей ростом, руки его походили на стволы молодых крепких деревьев, а волосы цвета спелой пшеницы, сплетенные в девять толстых косиц, достигали пояса. Едва царь открыл рот и произнес первый звук, как тела жрецов невольно съежились: звук невиданной густоты и силы наполнил зал. Четыре медных гонга, висящих по углам, отозвались чистым низким тоном, и пока не отзвучала, многократно повторяясь, первая нота, царь широко и счастливо улыбался.