Поль решил повторить опыт, который он проделал раньше, и с такой же дозой. Она была, по–видимому, раза в два больше той, что принял Жинесте.
* * *Поль идёт по шоссе у самой обочины. Он толкает перед собой деревянный чемодан на двух колёсах от мотоцикла и с ручкой от метлы. Мать и старшая сестра шагают рядом, впереди трусит Фидо — их путь лежит в Нормандию. Но вот Фидо валится в траву и лижет себе лапу. Уже пять дней, как они в дороге. И за это время прошли лишь сотню километров. Надо снова помочь Фидо, у которого стёрлись подушечки на лапах. Его берут на руки и укладывают на корзину, где он и разваливается с грациозностью коровы. Их перегоняет машина. Это «вивастелла».
Каникулы в их семье всегда считались святым делом. В этом году они не смогли поехать на поезде. Тогда пришлось соорудить тележку, куда свалили три одеяла и три соломенных тюфяка.
Опускается вечер. Всей семьёй они впрягаются в тележку, чтобы вытащить её в поле: по земле она катится не так хорошо, как по шоссе.
Они устраиваются на ночлег, стелют простыни, в которых кое–где просвечивают дыры. Едят хлеб с кровяной колбасой, запивая молоком. Кровяная колбаса — вещь сытная. За десять су можно наесться до отвала. Три картофелины, и ничего больше не надо. Даже четырнадцатилетнему Полю с его аппетитом.
Полю что–то не спится. К концу дня на небе нависли тучи. Если начнётся дождь, придётся вытаскивать из чемодана большую клеёнку. Пока её как следует расправишь, все вымокнут.
Но бояться им надо было не дождя. Откуда ни возьмись появляется крестьянин со своим мотоциклом и направляет на них фонарь. В его голосе слышится подозрение и угроза: женщины, мол, да ребёнок ждут, когда явится мужчина, а тот не иначе как отправился кроликов воровать.
Ну что ж, надо вставать, всё снова укладывать в чемодан и освобождать поле, чужую частную собственность, чтобы найти себе другое. И Поль снова шагает в ночи. Сон одолевает его. Но дождя нет. Считай, повезло.
Наконец Поль очнулся. Первой подошла к нему Изабелла. На губах у неё играла улыбка.
— Получилось, — сказал он.
Никто не проронил ни слова.
— Я о путешествии в своё прошлое, я снова стал ребёнком и ещё раз пережил частицу прежней жизни.
— Ну и как это? — спросила Изабелла.
— Ни хорошо, ни плохо. Потом расскажу. Моя семья была, как бы это выразиться, довольно колоритной.
Поль встал.
— И почему это, — спросил он, — никто из вас, кроме Жинесте, не отважится испробовать «мемо–2» на себе?
Дармон украдкой, как бы виновато, взглянул на него.
— Я ведь принимал С–24.
— Я о «мемо–2».
— «Мемо–2» — это ваше детище, — ответил Дармон, кивая на Поля с Изабеллой.
Поль подумал о Венсане. Где–то он теперь? В каком из миров, перпендикулярных настоящему?
— И потом, — продолжал Дармон, — я принял С–24, и с меня хватит.
Все ждали, что он скажет ещё.
— Я был чем–то вроде антилопы, и на меня набросился махайродус.
— Кто набросился? — переспросила Мариетта.
— Это такой тигр, у которого клыки в виде лезвия сабли. Я очнулся от боли.
— Очень мило! — вставил Жинесте.
Дармон резко обернулся.
— Ты и представить не можешь, что это такое. Куда ни ткнёшься, везде живые существа пожирают друг друга, и пожирают живыми. Вот она — бесконечная доброта создателя. Надо бы каждого верующего подвергнуть такому эксперименту, чтобы вышибить из него эти глупости.
— Идея хорошая, — сказал Жинесте, — только трудноосуществимая.
— Всё это потому, — уточнил Поль, — что С–24 восстанавливает не только те воспоминания, что записаны в генах одного вида. Он опускает ещё глубже. Можно, к примеру, испытать то, что чувствовал в своё время птеродактиль. С–24, может, вовсе и не тупик, а просто инструмент для исследования.
— Вот ты его и исследуй, — предложил Дармон. — А когда тебя сожрут или вражеское племя сожжёт тебя живьём, тогда поговорим.
Поль и правда очертя голову пустился в свои опыты, пытаясь установить, как легче переходить из одного состояния в другое. Как бы там ни было, весь ужас случившегося с ним в предыдущий раз настолько превзошёл допустимые пределы, что выработанное им безразличие к резким изменениям оказалось неспособным сбить волну эмоций.
На некоторое время он уединился с Изабеллой.
— Ты в призраков веришь? — нерешительно проговорил он.
Она нахмурила брови.
— Что за вопрос такой?
— Нет, ты скажи…
— Нет, не верю, — сказала Изабелла. — Это какая–то мастика. Об этом и говорить–то серьёзно нельзя.
— Я так и думал. Но ты ведь знаешь мои сложности…
— Как, ты теперь ещё и призраков видишь?