Поль действительно за рулём. Он спешит застать Изабеллу в лаборатории. Поль знает, что подобная необходимость ставит его в положение человека, который стремится вычерпать ложкой озеро Леман. Но он знает и то, что вычерпает.
Однако, удивительное дело, беспокойства от этого ничуть не меньше.
* * *На улице Ледрю–Роллена его останавливают четверо полицейских в фиолетовой форме, и трёхствольные пистолеты веером рассыпаются перед ним. Один из полицейских наклоняется к дверце и отдаёт честь, поднимая руку ко лбу.
— Сэр, координаты моста Аустерлиц неопределённые.
— Простите? — переспрашивает Поль, несмотря на то, что заранее знает ответ полицейского.
— Перед тем как проехать по мосту, вы должны подождать, пока ваша машина тоже не окажется в области неопределённых координат…
— Но…
Полицейский и его коллеги вдруг превращаются в полураздетых танцовщиц. Поль осторожно нажимает на газ.
«О господи, — проносится в мозгу Поля, — я знаю, что доеду, но не верю».
Мост стоит себе на нужном месте, но, как только Поль доезжает до его середины, мост исчезает. Машина падает в Сену.
Поль выбирается через окно, стекло в котором он предварительно опустил, выныривает на поверхность, вылезает на бетонную плиту и тут же принимается бежать.
Госпитальный бульвар назван теперь улицей Адольфа Гитлера. Поль замедляет шаг, чтобы прохожие — здесь одни женщины в фуражках — ничего не заподозрили. Но он зря старается. Его уже засекли. Все набрасываются на него.
Опрокинутый наземь, он оказывается под грудой тел. Но в следующее мгновение всё исчезает. Он на пустынной улице, окаймлённой красными особняками, на водосточных трубах которых покачиваются на ветру колокольчики. Под их хрустальный звон он продолжает свой путь примерно в том же направлении.
Поль и не представляет себе, как при подобных обстоятельствах Изабелла может ещё ждать его в лаборатории, как вообще лаборатория может существовать и как он может до неё добраться.
В конце концов Поль склоняется к мысли, что его уверенность в том, что он доедет, — не более чем самообман, что она нерасторжимо связана с этим иллюзорным миром и что доверять ей — безумие.
И тем не менее Поль продолжает свой путь.
Изабелла ждёт его на углу бульвара, усеянного огромными зонтами из зелёной пластмассы.
— Я сидела в лаборатории, никуда не уходила, — говорит она. — Ты запаздывал, и я чуть было не приняла «мемо», не дождавшись тебя.
— Но ты ведь знала, что не сделаешь этого.
— Знала.
Начинается кислотный дождь, разъедающий шоссе. Земля трескается и дымится. Но зонты выдерживают.
— Поехали, — говорит Поль.
И они принимают нужную дозу «мемо–3». Изабелла исчезает.
* * *Поль остаётся один. Он слушает шум дождя над головой, пытаясь понять, что произошло. И вдруг всё проясняется.
Изабелла прибегла к крайним мерам, приняв радикальное решение вернуться в шестьдесят второй год, убить Поля, а затем себя. Тогда эффективное лекарство «меморил» осталось бы, а страшное снадобье «мемо–2» никогда бы не появилось на свет. И «мемо–3» не появилось бы, и «мемо–4».
Но если бы «мемо–3» и «мемо–4» не появились на свет, у Изабеллы не осталось бы ни средства, ни причины для путешествия в прошлое, и тем не менее она там побывала. Оставалось думать, что после нарушения порядка чередования в причинно–следственном ряду устанавливалась хронологическая система высшего порядка, в которой следствия естественным образом возвращались на свои места.
Так случилось и с Изабеллой, и Поль внезапно это осознал. Минуту назад она приняла решение покончить с собой двадцать лет назад. Как только Изабелла это решение выполнила, спустя двадцать лет она не могла уже более существовать, а значит, и принять его, и потому она тут же исчезла. Но так как для того, чтобы выполнить своё решение в шестьдесят втором году, она всё же должна была существовать и в восемьдесят четвёртом, Изабелле приходилось быть одновременно и живой и мёртвой, чтобы выйти из того парадоксального положения, в котором очутилась. Об этом она не подумала и такой оборот дел не предвидела. Ведь Изабелла не могла помнить об этом отрезке своей жизни между бытием и небытием после того, как он был переиначен.