— Так он говорил о расстройстве памяти?
Поль вдруг вспомнил, что это предположение было высказано Карленом, которого он выдумал. Карленом, который был частью бреда. Было нечто занимательное в том, что Карлен–наваждение выдвигал столь же обоснованные теории, что и его материальный аналог.
— Да я уж и не помню, — уклончиво ответил Поль. — Может, это и есть расстройство памяти…
Изабелла едва увернулась от «фрегата», катившего по самой середине проспекта.
— Вот этого я запомню! — возмущённо сказала она. — И это воспоминание будет настоящим…
Поль стоял перед центрифугой. Дав ей какое–то время поработать, он остановил её и огляделся вокруг, ища штатив с пробирками.
Не найдя его, он направился к двери и вошёл в соседнюю комнату. В нескольких метрах от него Изабелла и Дармон вели весьма оживлённую беседу. При виде Поля оба внезапно умолкли.
Поль принуждённо улыбнулся, взяв штатив, и вернулся в первую комнату. Достав пипетку, он начал отбирать жидкость, разделённую центрифугированием на фракции. Его била дрожь. Спустя некоторое время Поль оставил работу и вышел в коридор.
Поль и Карлен медленно вышагивали по двору Сальпетриер. Было холодно. У каждого на плечи был накинут синий больничный халат.
— Говорю вам, они замолчали сразу же, как только я вошёл. Вид у них был совершенно растерянный, словно их застигли врасплох. Они никак не ожидали моего появления.
Карлен остановился и повернулся к Полю:
— Вполне возможно, что они говорили о вас, Поль. Ну и что из того? Вам должно быть понятно, что вы ставите перед окружающими вас людьми не меньше проблем, чем перед самим собой. Так разве ваша жена не вправе посоветоваться с вашим другом о том, чем вам можно помочь? А подобные разговоры не ведутся открыто. Заинтересованное лицо не приглашают принять в них участие, чтобы не ранить его самолюбие…
— А что, если ранить не хотели просто мою любовь? Что, если у Дармона с Изабеллой связь? И они решили меня устранить, медленно отравляя каким–нибудь токсичным производным С–24? Это полностью объяснило бы мои приступы бреда. А им оставалось бы только дождаться, чтобы меня упекли в психушку…
Карлен ответил не сразу. Нахмурившись, он снова зашагал по двору. Поль пошёл за ним следом.
— Я ждал этого, — сказал Карлен. — Но у вас это прогрессирует быстрее, чем я мог предположить.
— То есть?
— Классический механизм, который вам, впрочем, хорошо известен: попытка объяснить свои трудности вмешательством чужой злой воли. Отправная точка большинства случаев паранойи.
Теперь остановился уже Поль.
— Так вы считаете меня параноиком? — с горечью спросил он.
— Никем я вас не считаю. Я напоминаю вам некоторые простые психогенные механизмы и советую над ними поразмыслить.
— Так, значит, всё существует только в моём воспалённом мозгу? Дармон и Изабелла невинны, как новорождённые младенцы? Короче говоря, вы на их стороне?
Карлен устало покачал головой.
— Вам бы следовало съездить куда–нибудь отдохнуть, старина. Зарождающаяся у вас мания преследования гораздо опасней, чем бредовые видения. Вы не обидитесь на меня, если я продолжу осмотр больных?
Поль остался стоять как вкопанный посреди двора. Он смотрел вслед Карлену, удалявшемуся широким шагом.
Потом и он тронулся с места, медленно и неуверенно. Лицо его выражало тревогу.
Был уже поздний вечер. Лаборатория опустела. Поль и Изабелла остались одни в большом зале, под ярким белым светом. Где–то в здании раздались гулкие шаги и постепенно затихли.
— Выходит, я сумасшедший? — спросил Поль.
— Я этого не говорила…
— Но ты так думаешь.
— Я считаю, что ты просто ещё не оправился от С–24. Должно быть, он обладает очень долгим действием.
— А Дармон? Он что думает?
— То же самое. Мы обсудили этот вопрос.
— Вам необходимо было находиться при этом обсуждении так близко друг к другу?
Изабелла сделала вид, что не слышит.
— Прежде чем продолжить поиски производных, не лишней предосторожностью было бы подобрать противоядие.
— Противоядие от любви, от потребности обладать другим человеком, противоядие от ревности?
Изабелла посмотрела Полю в глаза.
— Тебе не удастся вывести меня из себя, — сказала она. — Ты не сумасшедший, но ты и не совсем отвечаешь за свои слова. С моей стороны было бы глупо на тебя сердиться.
Поль издал принуждённый смешок:
— Какая широта души! Какое сострадательное понимание человеческих убеждений! Какое гуманное стремление уберечь больного! Но не пытайся установить со мной отношения такого рода: здесь все врачи. Ты, я, Дармон, Жинесте…
— Ты от этого не меньше подвержен болезни. И потом, — напомнила ему Изабелла с некоторым раздражением, — никто не заставлял тебя глотать этот препарат, проверенный только на животном. Что на тебя нашло?
— И заговаривать мне зубы тоже не трудись! Ведь не потому же, что я принял С–24, ты спишь с Дармоном?
Изабелла схватила пальто и быстро оделась.
— Своей новой навязчивой идеей ты обязан препарату. Но я напрасно твердила бы тебе об этом десятки раз. Поэтому я ухожу. Постарайся сделать над собой усилие и стать объективным.
Изабелла направилась к двери. Открыв её, она обернулась.
— До скорого… — сказала она с печальной улыбкой.
Поль смотрел ей вслед. На его скулах играли желваки. Взяв со стола пробирку, он сдавил её с такой силой, что у него побелели суставы. Но пробирка выдержала.
Поль поставил её в штатив и подошёл к окну. За окном была кромешная тьма.
Звук открывающейся двери заставил его обернуться. В лабораторию вошла Мариетта.
— О, — сказала она, — вы ещё здесь? А я думала, что все ушли.
Поль бросил на неё задумчивый взгляд.
— Что вы делаете вечером? — неожиданно спросил он.
Мариетта смотрела на него, не скрывая изумления. Потом улыбнулась:
— А почему вас это интересует?
— Вы не догадываетесь? — ответил Поль вопросом на вопрос.
Какое–то время Мариетта хранила молчание. Её лицо посерьёзнело.
— А Изабелла? — только и спросила она.
— У нас с ней… как бы это сказать… вышла размолвка.
Улыбка вернулась на лицо Мариетты, но уже с примесью грусти.
— А–а, вон оно что… Вы хотите, чтобы я послужила вам орудием мести. Или утешением.
Поль покачал головой.
— Ни то, ни другое. Просто до сих пор образ Изабеллы скрывал от меня ваш. Сегодня Изабелла стала прозрачной. И теперь я вижу вас такой, какая вы есть.
Поль и Мариетта углубились в лабиринт узких улочек между набережной Турнель и бульваром Сен–Жермен. Они шли не торопясь, и в их разговоре то и дело возникали долгие паузы.
— Чем вы собираетесь заняться, когда получите степень? — спросил Поль.
— Угадайте!
— Неужели музыкой?
— Вот именно!
Оба рассмеялись.
— Я играла на пианино до пятнадцати лет, — сказала Мариетта. — Потом мне пришлось оставить музыку… Да нет, я тоже буду продолжать поиски…
Поль остановился.
— Поиски любви?
Мариетта неодобрительно взглянула на него.
— Не очень–то любезно с вашей стороны…
— Почему же?
— Потому что любви не ищут. Её находят или не находят, вот и всё.
— А вы нашли?
Мариетта промолчала.
— Так как же? — не унимался Поль.
— Кто знает? — ответила Мариетта уклончиво.
— Ну а всё–таки?
Она вспыхнула.
— Поговорим о чём–нибудь другом, ладно?
Они возобновили прогулку.
— Вы знаете, что вы так же прекрасны, как молекула ДНК? — пошутил Поль.
Мариетта не удержалась от смеха. Она придвинулась к Полю поближе. Он обнял её за плечи.
— Если бы у вас с Изабеллой всё шло хорошо, — заметила Мариетта, — мы не оказались бы здесь и не болтали бы всякие глупости…
От Поля не ускользнул оттенок грусти в её голосе.
— А если это знак судьбы, что у нас с ней всё пошло вкривь и вкось?