Он стоял в дверях, не в силах пошевелиться, когда услышал приближающиеся сзади голоса. Он обернулся. В лабораторию из коридора вошли Мариетта и Жинесте. При виде его они умолкли, и их лица приняли подобающее случаю выражение.
Вид Поля и впрямь наводил на размышления. Хотя поначалу вошедшие прочли на его лице лишь скорбь, усугублённую растерянностью, но в действительности к скорби примешивались два других чувства: с одной стороны, Поля встревожила эта слуховая галлюцинация, а с другой — его на миг всколыхнула надежда, что он попал в другую версию своего существования, в которой Изабелла — теперь уже неважно, какая именно — была жива, и сейчас испытывал сильнейшее разочарование.
Кивнув коллегам, Поль прошёл во второе помещение. Какое–то время Мариетта и Жинесте молча смотрели, как он бродит по лаборатории, затем они отвернулись и принялись переодеваться в белые халаты.
Внимание Поля привлёк какой–то блик, спрятавшийся в оборудовании на столе. Подойдя, Поль схватил блестящий предмет: то была хорошо знакомая ему брошка Изабеллы. Поражённый, Поль повертел её в руках. Он был совершенно уверен, что видел её этой ночью на старом свитере в шкафу.
Поль бросил взгляд в сторону двери. Жинесте и Мариетты не было видно. Он сунул безделушку в карман и вернулся в первое помещение, где начал надевать халат.
— Эх, если б такая погода могла стоять круглый год! — с деланным воодушевлением воскликнула Мариетта.
— Это было бы прекрасно, — машинально отозвался Поль.
Вошёл Дармон. Они с Полем обменялись рукопожатиями.
— Круглый бы год такая погода! — сказал Дармон.
Жинесте сдержанно рассмеялся. Поль последовал его примеру. Но что–то в его смехе оборвало смех Жинесте.
Поль беседовал со своими коллегами и друзьями — вернее, это они пытались отвлечь его от невесёлых мыслей. Он сидел на краю стола, лицом, как и они, к металлическому шкафу, отражаясь в полированной поверхности, словно в зеркале.
— Не делай из этого проблемы, — говорил Дармон, — у каждого есть причины…
— Дело в том, что мы приняли такое решение вдвоём… с Изабеллой, — с трудом выговорил Поль. — Так что теперь я просто не имею права возвращаться назад.
— Эта формула принадлежала вам двоим, — сказал Жинесте. — Теперь она принадлежит одному тебе, и ты вправе её не обнародовать.
— Я не собираюсь держать её в тайне… — возразил Поль. — Но, учитывая пагубные последствия, к которым может привести С–24, я хочу иметь экспериментальное подтверждение безвредности «мемо–2».
— В отношении С–24 вы можете быть спокойны, — заявила Мариетта. — Мы не делали никакого сообщения и не будем давать, пока не получим пригодные для использования производные…
— Но ведь… «мемо–2» как раз и является таковым…
Поль застыл. Блестящая поверхность шкафа отражала теперь ещё один силуэт, не такой чёткий, как прочие, но вполне узнаваемый. Поль невольно обернулся. В лаборатории больше никого не было.
Мариетта, Дармон и Жинесте проследили за направлением его взгляда и вслед за ним снова посмотрели на металлическую дверцу.
Было ясно, что они не видят ничего необычайного, тогда как Поль сразу узнал лицо и фигуру Изабеллы… Он изменил положение, отвернулся от шкафа. Но смятение его было заметно.
— «Мемо–2», — с усилием продолжил он, — в действительности не представляет никакого интереса.
— Почему? — живо откликнулась Мариетта, поддерживая игру.
— Потому что мы ищем не средство, которое давало бы нам возможность вновь переживать свои воспоминания… Как бы это ни было приятно… или неприятно. Мы ищем вещество, способное удержать воспоминание, обеспечить его постоянство и облегчить его восстановление в памяти.
— Верно…— заметил Жинесте.
— Мы все с этим согласны, — эхом отозвался Дармон.
Поль продолжал разглагольствовать об исследованиях, нудно повторяя то, что давно было известно всем. Он сидел, прислонившись к дверце металлического шкафа. Его друзья превратились в неясные силуэты, замершие в оцепенении перед этим потоком пустых фраз.
Услышав над самым ухом голос звавшей его Изабеллы, Поль оборвал речь на полуслове. Он рывком распахнул створки. Внутри шкафа на вешалке тихонько покачивалась куртка в красно–чёрную клетку.
Поль молча повернулся к товарищам, не в силах выговорить ни слова.
— Тебе не мешало бы заглянуть к Карлену, — как можно более небрежным тоном проговорил Дармон. — Здорово тебя всё–таки шарахнуло… Хотя он уже сделал всё, что мог…
Поль долго смотрел на него не отвечая.
— Появилось ещё кое–что, — наконец выговорил он. — Раньше все окружающие видели и слышали то же, что и я после галлюцинаторной фазы. Теперь обе фазы накладываются одна на другую…
— Но ведь… мнимые восприятия не так растянуты, не так устойчивы…
— Тебе прекрасно известно, что всё происходит наоборот. Обычно всё начинается с галлюцинаций, и лишь затем на их основе выстраивается интерпретативный бред. Я же иду обратным путём.
— Тогда это, возможно, стадия, через которую нужно пройти, стадия регресса заболевания…
— Такого ещё не бывало, и ты это знаешь. И потом, я считал, что всё происходившее со мной до сих пор объяснялось либо потерей, либо расстройством памяти, но уж никак не галлюцинациями, разве нет?…
Все промолчали.
— Похоже, сегодня я работать не смогу, — заявил Поль.
Он взял куртку Изабеллы, аккуратно положил её на стол, снял халат, надел пальто и сунул куртку под мышку.
— Вы не будете на меня в претензии? — спросил он и ушёл, провожаемый встревоженными и сочувственными взглядами коллег.
Куртка заняла место в гардеробе среди прочей одежды Изабеллы. Что же касается брошки, то тут загадка оставалась необъяснимой: было совершенно непонятно, каким образом она покинула свитер и очутилась на столе в лаборатории.
Если только Поль снова не оказался жертвой мнимого воспоминания. Это объяснение было самым удовлетворительным… Поль криво усмехнулся. Он приколол брошку к клетчатой куртке, потом приготовил себе кофе и поставил на проигрыватель Квартет ре минор Шуберта. Однако музыка оказалась настолько мрачной, что Поль почти сразу снял пластинку.
Подойдя к телефону, он набрал номер.
— Профессора Карлена, пожалуйста… Говорит доктор Эрмелен.
Ему пришлось подождать.
— Бенуа, похоже, со мной снова начинает твориться неладное… Нет, по–другому. Завтра в котором часу?… Хорошо. Спасибо.
Положив трубку, Поль выпил кофе, оделся и вышел на улицу.
На афише была изображена молодая домохозяйка в кокетливом фартучке с банкой «Нескафе» в руках. Обычная рекламная афиша, если не считать того, что домохозяйка была вылитая Изабелла.
Поль точно знал, что Изабелла никогда не снималась для рекламы. Он также был уверен, что никто, кроме него, не видит голову Изабеллы на плечах любительницы растворимого кофе. Но эта уверенность не помешала ему застыть перед афишей в оцепенении.
После недолгого созерцания ему показалось, что изображение теряет чёткость. Оно начало дрожать, как дрожит пейзаж в летний день из–за поднимающегося от раскалённой земли воздуха.
Изображение за этим полупрозрачным экраном претерпевало чудовищную метаморфозу. Кожа становилась зеленоватой, нос проваливался, веки исчезали… Подавив стон ужаса, Поль спрятал лицо в ладони.
Прохожие на тротуаре обходили его стороной.
Уже давно наступила ночь, когда Поль узнал вывеску. Ноги, словно чужие, неожиданно привели его к китайскому ресторанчику, где они так часто ужинали с Изабеллой.
Поль миновал было витрину, но замедлил шаг. Потом остановился и вернулся назад. Поколебавшись немного, он наконец вошёл.
Сел Поль подальше от столика, который они тут облюбовали, занимая его всегда, когда он оказывался свободным. Свободен был он и сейчас: Поль смутно различал его в тёмном зеркале. Но одно дело было войти в ресторанчик, и совсем другое — занять место, где Изабеллы ему не хватало бы куда сильней…