Несколько раз Тони слышал шаги и даже голоса. В таких случаях, сориентировавшись по звуку, он на секунду зажигал фонарь. Шаги и голоса тотчас пропадали — пленники подземелья то ли поворачивали обратно, то ли, крадучись, торопливо проскальзывали мимо опасного места.
Во мраке подземелья время от времени повторялся какой–то посторонний звук.
Собака? Откуда в метро собака? Точно. Где–то неподалёку скулит.
Макфейл встал и пошёл к левому крылу платформы, откуда доносилось жалобное повизгивание.
На платформе никого не было.
Тони посветил вниз и вместо собаки увидел подростка в зелёном разорванном свитере и такого же цвета вязаной шапке. Парень, сгорбившись, сидел на рельсах спиной к станции и плакал, безнадёжно всхлипывая и время от времени тихонько взвизгивая, точь–в–точь щенок.
— Эй, ты, — позвал его Тони. — Затопишь тоннель — не выберемся. Лезь сюда.
Парень вскочил, обернулся на свет. Лицо его было в крови, губы разбиты.
— Что с тобой? — хмуро спросил Макфейл.
— Упал… ударился… — пролепетал парнишка. — Потерялись очки… Но там, там… — рыдания не давали ему говорить. — Наверху… Там мама… Там… отец… Они погибли!
— С чего ты взял? Может, как ты, в метро или в бомбоубежище сидят.
Тони посветил по сторонам. Между шпалами, шагах в десяти от щенка (так он про себя окрестил подростка), блеснуло стекло. Он спрыгнул на путь, поднял очки.
— Ну вот. Одно стекло целое — носи. Правда, здесь всё равно ни черта не видно. И перестань скулить — ты же мужчина. Как тебя зовут?
— Дэвид.
Парнишка поспешно нацепил полуразбитые очки. Его распухшие губы кривились в жалкой улыбке.
— Спасибо, сэр! Не знаю, как вас зовут.
— Энтони Макфейл. А проще — Тони. Я веду группу людей к окраинным станциям. Там будет легче выбраться. Если хочешь, пошли с нами… А там, — Тони ткнул пальцем вверх, — и родителей своих разыщешь. Может, им помощь какая нужна, а ты тут скулишь на рельсах.
— Спасибо, сэр! — повторил Дэвид, не скрывая радости. — Я пойду с вами. Я буду вам помогать. Вот увидите!
— Ничего я не увижу, — улыбнулся Тони и выключил фонарик. — Батарейку надо беречь. А то будем тут, как кроты, ползать. Пошли со мной. Пару часов поспим — и в путь.
Утром, после подъёма, обнаружилось, что плюгавенький старикашка, который за ужином больше всех ворчал и ругался, исчез, прихватив с собой остатки еды.
— Кто из вас прозевал эту сволочь? — набросился Тони на Арчибальда и Ричарда, которые дежурили после него.
— Не ори, Беспалый, — оборвал его Арчибальд. — Может, ты сам и прохлопал — почём знать.
— Нет, нет, — вмешался в разговор Ричард. — По–видимому, это моя вина. Я слышал, что ночью кто–то выходил из комнаты. Подумал: по естественной надобности.
— Я сейчас сойду с ума! — воскликнул Тони. — Куда это ты, Борода, всё время опаздываешь? Скажи, наконец.
Ричард пожал плечами.
— Раз в неделю я езжу в клуб. Мы играем в покер, курим, говорим о политике. Я пообещал жене, что вернусь сегодня не позже полуночи. Слово джентльмена есть слово джентльмена. — Ричард вздохнул и поправился: — То есть уже не сегодня, а вчера — ждала…
— Ведите же нас куда–нибудь, — послышался в темноте раздражённый женский голос. — Мы здесь все перемрём с голоду.
Тони осветил говорившую, присвистнул.
В луче света щурила глаза красивая полная блондинка лет тридцати пяти. Плащ её был испачкан — судя по всему, она подстилала его под себя, когда спали на полу в комнате диспетчера.
— Мы тобой, крошка, закусим, — пошутил Арчибальд.
— Зубы поломаешь, — зло парировала женщина. — Это так же точно, как то, что меня зовут Филида.
— Вот и познакомились, — засмеялся Тони. — Я не дам вас в обиду, Филида. А еду мы найдём, не беспокойтесь. Через две–три остановки, помнится, на станции в переходе были закусочная и универсальный магазин.
В следующем прогоне тоннеля с потолка то и дело капало. Шпалы были мокрыми и скользкими, и Тони передал по цепочке: идти осторожно — оказывать медицинскую помощь, если кто упадёт, некому.
На двух станциях, которые они вскоре прошли, людей не было. Входы и выходы на обеих оказались тоже перекрытыми.
Арчибальд и Ричард шли молча, а Дэвид, который чуть было не свалился в открытый колодец канализации, вдруг брякнул то, что, наверное, приходило на ум многим: