— А-ввв! — почувствовав себя пойманным, жалобно закричал сосед, упал, нахлебался воды и совсем обезумел от страха.
Кау-кау-кау! — в ужасе закричала Нэврикук и заметалась по косе.
— Рыжий поднял голову. Что там? Сосед кувыркался в воде, поднимая тучи брызг. По поверхности залива хлопала веревка! Рыжий побежал на косу. Веревка поймала соседа! Надо спасать.
Пес прошел вперед, осторожно зацепил делевой жгут клыками, перевел на коренные зубы и принялся жевать. Скоро часть нитей обвисла, натяжение ослабело. А Рыжий продолжал методично двигать челюстями. Веревка становилась все мягче и тоньше. Наконец она поползла, концы упали в воду, и освобожденный сосед запрыгал к берегу. Подбежала Нэврикук, заскулила, завертела задом и принялась лизать спасенного супруга.
На следующее утро человек опять не приплыл. Рыжий весь день наблюдал за поворотом. Тревога копилась, и, когда в начале ночи поползли туманы, а в небе ненадолго обрисовался прозрачный диск луны, пес не выдержал. Неожиданно даже для самого себя сел, задрал голову и испустил длинный вопль. Из норы вылезли соседи и стали удивленно смотреть на пса. Им было и неведомо, что бескорыстный друг так одинок и несчастен. А Рыжий тоскливо глянул на них, вновь задрал морду и завыл, наполняя округу печалью и тоской. Голос его окончательно покорил сознание соседей. И они запрокинули головы и вплели свои голоса в длинный вопль Ыттъына:
— Кау-у-у! Ав-ву-у-у!
В звуках древней обрядовой песни, как в коконе, свершилось таинство преображения, и Рыжий вышел из пелены мелодии в новом качестве — он стал взрослым. В песне гимном прозвучал мотив предназначения рода, мотив неразрывного вечного союза с человеком, и пес понял, что надо делать сейчас. Он встал и побежал в кусты, к логову. Там Рыжий обнюхал каждый закуток, прощаясь с детством. Потом уцепил лямку рюкзака. Kycты давно переплелись сучьями и покрылись листьями. Они хватали рюкзак, одна ветка закусила карман. Рыжий стал дергать рюкзак, свой символ верности и дружбы. Ткань рюкзака, подпорченная тундровой сыростью и солнечными лучами, поползла, и половина ее осталась на ветке. Но Рыжий был доволен. Он заскочил на верхушку бугра, лизнул соседа, а его супругу ткнул носом. Песцы поняли, что Ыттъын прощается с ними. Они все вместе поскулили, а потом Рыжий подхватил остатки рюкзака и побежал вокруг залива, в ту сторону, откуда приплывал человек по имени Сергеич.
Небольшая сопка, маячившая впереди, постепенно выросла. Над водой повисли ржавые каменные обрывы. В русле Оленьей громоздились огромные обломки скал. Вода ревела и грызла их бока бросала во все стороны клочья розовой пены. Рыжий вымок до последней шерстины, пока пробирался по скользким каменным плитам у подножия обрывов. Но вот сопка осталась позади. Голос реки вновь стал ласковым. Рыжий выбрался на ровную галечную террасу, подернутую тонким нежным слоем голубого ягеля. На террасе, в оправе оранжевых моховых подушек блестели продолговатые озерки, кое-где торчали серые валуны и зеленые кусты ивняка и ольхи. Кусты росли в одиночку, далеко друг от друга. Это были речные посадки. Половодья год за годом выдирали кусты из берегов вместе с корнями, разносили и рассаживали по залитым пойменным террасам.
Рыжий побежал по террасе и за одним из кустов чуть не налетел на живое существо. Перед носом хлопнули широкие крылья, пахнуло птичьим духом.
— Гак-гак! — закричало существо. Это был Итуит, гусь. Рыжий неожиданно наткнулся на гнездо гуменника. Итуит, спасая семью, сделал вид, что ранен, и побежал в сторону, хлопая концами крыльев по земле и хромая. Но Рыжий и не думал охотиться на Итуита. Он проводил хитреца взглядом и хотел бежать дальше, когда увидел на расстоянии прыжка еще- одного гуся. Вернее, только голову на длинной шее, торчавшей среди моховых кочек. Два круглых янтарных глаза внимательно наблюдали за ним. Желтый клюв приоткрыт. А этот почему не улетел? Рыжий вытянул нос и подошел ближе. Гусь приподнял и отвел крылья, готовя их для удара. Но схватка не состоялась. Из-под крыльев вывалились серые комочки, запрыгали и запищали тоненькими голосами. Дети, понял Рыжий. А прикрывающая их — мать. Поэтому она и не улетела, поэтому глава семьи и пытался увести его в сторону.
Гусыня напряглась.
— Гак! Га-глак! — раздалось над головой. И супруг рядом.
Семейство решило, что он охотится? Но ведь это не так. Он ищет человека Сергеича. Надо успокоить родителей. Рыжий задом отошел в кусты. Мать уложила крылья и подобрала птенцов А пес побежал дальше. И тут впереди что-то громыхнуло, взревело, обрушилось на реку, террасу и горы свирепым рокотом. Из-за морены, в дальнем конце галечной террасы выскочила огромная сверкающая птица. Рыжий уже видел ее однажды. Это была хорошая птица, она принесла друга к Жилищу Огня! Рыжий чуть не запрыгал от радости, однако грохот и вой прижали его к земле.
Вертолет шел низко, лопасти винта образовали сверкающий круг. Рожденные им могучие вихри гнули кусты и в брызги рвали поверхность озер. Машина уже миновала Рыжего, и тут в воздух рванулись гуси. Они, наверное, потеряли разум от страха и оставили гнездо. Или решили, что вдвоем легче увести от детей страшного врага.
Птица увидела гусей, притормозила и накренилась. В потоке солнечного света Рыжий не заметил огненных точек, но услышал хлопок выстрела. Гусыня замерла, скорчилась, лапы обвисли, и она камнем полетела вниз. Птица пошла над пламенеющей голубой террасой по кругу. Итуит хотел подхватить подругу, но гусыня была мертва. Она тяжело ударилась о землю и застыла в безжизненной позе.
— Га-глак-глак! — завопил Итуит и, ослепленный горем, кинулся на птицу. Удар пришелся в переднее стекло, брызнули осколки. Итуит скомканной тряпкой полетел вниз, а вертолет нырнул и сел посреди террасы. Лопасти повисли, звякнула дверца,^ проскрипели по гальке шаги, и воцарилась тишина. В невесомой ее прозрачности, в далекой глубине неба родился и приплыл на землю тонкий пронзительный голос всевидящего Тильмытиля, орла:
— Ки-и-и!
Тильмыгиль всегда оповещает Живущих-на-Земле об убийстве.
— Да-а, — протянул пилот. — Кто бы мог подумать…
— Сопротивляться, что ли, зверюги начинают? — сказал штурман. — Весной на трассе бык-дикарь за убитую важенку одному шоферюге радиатор на машине изуродовал.
— А что? Возмо-ожно, — сказал пилот.
— Вот, — подошел радист и опустил к ногам птиц. — Тощие.
— То-о-ощие… Говорить что будем? Стекло, переплет измят. Была бы скорость — эмба. Рапорт писать придется.
— Ну и что? Так и скажем — напали.
— Гуси? Кто поверит! Охотились, явно. С вертолета. А запрет по области? А гнездовой период?! А ЧП с машиной?! Накрутят… Кидай в речку, чайки подберут.
— Ничего себе! Зажарим. Зачем выбрасывать?
— А затем, что к вечеру о твоей жарехе аж в райкоме знать будут. Кидай, говорю, а в рапорте укажем… вон того, — пилот поднял голову и ткнул пальцем в небо. Там рисованным штрихом, еле видный, висел орел: — Хищник… он и есть хищник. Что у него на уме, никто не ведает.
Когда грохот вертолета утих, Рыжий услышал писк. Он встал и пошел к гнезду. Среди кочек на травяной подстилке громоздилась кучка серовато-желтых существ. По краям гнезда валялась яичная скорлупа.