Выбрать главу

«Может, не будут убивать? — подумала Капа и на всякий случай упала на колени. — Ведь он мужчина, хоть и бог… Неужели он, сволочь такая, не пожалеет меня?!»

— Пусть речь скажет обвинитель! — повелел Зевс.

О ужас! Капа увидела, как из расступившейся толпы статуй вышел Аполлон, обиженный ею больше всех! За ним семенили еще несколько садово-парковых скульптур. Они пришли на судилище, выбравшись из ящиков.

Капа несколько раз ударилась лбом об пол и завыла.

— Боги! — сказал Аполлон. — Я буду краток, потому что рано утром мне надо быть на моем посту, дабы не вызвать подозрений у Эльдара Федоренко.

Он сделал рукой красивый балетный жест и продолжил:

— Да, кариатида покушалась утопить меня. Этому есть свидетели. Она смеялась над моей увечностью! Она хохотала над моей наготой, хотя всем известно, что я прекрасен!

— Да, это известно всем, — подтвердил Зевс. — Но ты отвлекаешься, Лучезарный. Какие еще оскорбления нанесла тебе презренная?

Аполлон на мгновение задумался и, вспомнив о неудавшемся походе в Грецию, горько сказал:

— Обманным путем ничтожная проникла за границу и подвергла издевательствам нашу сестру Венеру! Я не могу открыть секрет, каким образом мне стало известно об этом, но поверьте слову бога!

— Вре-ет! — слабо крикнула Капиталина. — Он сам меня бить хотел! Меня, женщину! Аристократы нас, простых, всегда ненавидели! Так судить нечестно!

— Умолкни, — приказал Зевс. — Мы выслушаем всех. Феб, ты свободен. Иди в Сад. А теперь пусть скажет свое слово Змея.

Змея перед тем, как начать говорить, долго кривлялась, кокетничала и свивала в кольца хвост. Наконец она заговорила:

— Зевс-Громовержец и вы, почтенное собрание, знайте: подсудимая виновна. Она вынаш-шивала уж-жасные планы! Она покуш-шалась на Самого! Злодейка ш-шептала мне: «Скинем твоего истукана, а тебя оставим, если будеш-шь слуш-шаться». И это она говорила мне, законопослуш-шной и кроткой! Ха-х-ха-ха! Она думала купить меня грубой лестью, но не такова я! Вы знаете, почтенное собрание, я горда и люблю моего Друга, хоть Он и топчет меня вот уже две тысячи лет. Конечно, Он у меня такой бука… Но у нас с ним, несмотря ни на что, дивный душевный альянс! Тотчас после злодейских посулов я бросилась в объятия Повелителя, все ему рассказала, и мы вместе так пла-акали, так пла-акали!.. Он очень испугался и велел передать тебе, Зевс: чтоб никакой пощ-щады негоднице! Чтоб не смели! А то, говорит, прискачу, и тогда держитесь все у меня! Как, говорит, я все построил, так и развалю! Моя воля (его то есть)! Одно болото будет!

Змея вильнула хвостом:

— Dixi.

Слушая подлые речи гады, Капиталина осознала всю безнадежность своего положения. Ее предала подруга, наперсница, та, которую она собиралась сделать научным консультантом «УПОСОЦПАИ»! Что оставалось Капиталине? Только одно — мужественно встретить приговор. Но не могла же она ничего не сказать мучителям! И она сказала:

— Тьфу на вас! Кто вы такие есть?! Все равно вас всех в ангар свезут! Мой Проект решения у Бородулина уже на столе! Пусть я погибну, по правду не убьешь! А правда такая: никому вы не нужны, дураки и дуры! Стутюэтки-и!..

Поздней ночью Глеб Бонифациевич Шикин в прострации лежал на диване в вестибюле «УПОСОЦПАИ». Он допил «фин-шампань», и ему было нехорошо. Очень также портил настроение храп Вово Бабаева. Литератор думал было отправиться домой, но на улице шел снег, и он решил подождать до утра, когда в учреждении откроется столовая, заодно позавтракать и, может быть, пообедать. Ему нравилось «УПОСОЦПАИ», и, если бы не страстная любовь к славе, он, пожалуй, остался бы тут навсегда.

Повернувшись на бок, укрывшись дубленкой, Шикин смежил веки. Но спать ему не дали. За окном заскрипел снег под чьими-то ногами, и жалостный, показавшийся знакомым голос прорыдал:

— Прощай, милый дом! Прощай, мой кабинет! Прощай, печать!

Кто-то цинически перебил:

— Ты еще сейф свой вспомни, мною битый!

Капиталина в возвышенных выражениях попрощалась с сейфом. Но перечислить всю оставшуюся мебель ей не дали. Жалобный ее голос стал удаляться.

«Пойти, разве, из интереса посмотреть, что с Капиталиной Гавриловной делать будут?» — подумал литератор и встал с дивана.

В конце набережной, на пересечении ее с широким проспектом, Шикин увидел живописную группу: два голых козлоногих сатира тащили под руки совершенно голую белую женщину с жалким газовым шарфиком на шее. Процессию возглавлял виденный литератором ранее и тоже голый Гермес. Шикин прибавил шаг, чтобы не упустить ничего. Профессиональный интерес пробудился в нем.

Шли долго. Гермес торопил сатиров, грозил им кадуцеем. Та лишь сопели и сквернословили гадкими голосами. Наконец спутникам открылась площадь с громадным собором. Перед ним посреди белого поля стоял всадник.

На миг выпущенная сатирами, Капиталина упала в снег и сделала попытку уползти, но Гермес поймал ее за ногу, сказав.

— Не опускайся до человеческого малодушия. Умри как статуя.

Казнь была быстрой и ужасной. Сатиры, ловко вскарабкавшись по камню, втащили туда кариатиду. Гермес взмахнул кадуцеем, и конь тяжко ударил копытом по статуе. Голова откололась, покатилась по камню, свалилась вниз. Туловище сатиры закопали в сугроб. Вскоре никого не осталось на площади, кроме дерзко-бесстрастного всадника.

Конечно! Справедливость восторжествовала. Зло наказано. Но вознаграждена ли добродетель? Ведь злодейский Проект решения уже зажил своей жизнью. Быть может, часы остаются до того момента, когда властная рука Бородулина облечет его в плоть своей подписью. Что можно сделать в этой ситуации?

После свершения казни Гермес в одиночестве направился к ближайшему мосту. Он знал, куда шел. Тут следует раскрыть, наконец, тайну надписи, оставленной академиком Стогисом на сейфе в кабинете Капиталины. Это был адрес и приглашение зайти. Гермес, отчасти из любопытства, отчасти оттого, что эта была, быть может, последняя надежда на спасение, решил навестить неизвестного корреспондента.

Попав на нужную улицу, он впорхнул в подъезд дома и, распугав там ночных кошек, постучал кадуцеем в дверь. За ней зашаркали и спросили:

— Кто там?

— Бог, — прямодушно ответил Гермес. — Вестник Зевса.

Нельзя сказать, чтобы академик Стогис очень удивился или испугался при виде говорящей статуи. За свою жизнь он видел так много страшного, глупого и высокого, что визит Каменного гостя лишь приятно поразил его, не более.

— Добро пожаловать, великий бог торговли и покровитель путников! — приветливо сказал он.

Гермес вошел, стараясь не наследить. В кабинете они сели в кресла друг против друга, и Гермес без вежливой увертюры приступил к делу.

— Зачем вы хотели говорить со мной? — спросил он.

— Я рад видеть вас у себя в гостях, великий бог, — искренне сказал академик. — Признаюсь, мне хотелось бы побеседовать с вами о вечном и нетленном, ибо, не сомневаюсь, вы много можете рассказать…

— Да, — кивнул Гермес, — я всякое повидал.

— …Но, к сожалению, — продолжил Стогис, — разговор придется вести в ином ключе. Я догадываюсь, что вам известно о Проекте решения. Это нужно предотвратить.

— Вы, я вижу, человек влиятельный, — проницательно заметил Гермес. — Так почему же вы не могли помочь нам раньше?

— Увы, мой друг, все, что в моих силах, я делаю и буду делать.

Стогис помолчал и добавил с вежливой укоризной:

— Вы, как бог, вряд ли можете понять, что силы человеческие ограничены.

— Отчего же? — добродушно молвил Гермес. — Мне ваша сентенция ясна. Ценю ваш пиетет ко мне, но будем откровенны: я бог не настоящий, а мраморный, творение рук человеческих, посему мне знакомо чувство бессилия, отчаяния и даже страха.

— Прекрасно, — кивнул академик. — В таком случае я, без опасений быть непонятым, представлю вам мой план и надеюсь на активную вашу помощь.

— Да будет так, — молвил Гермес.