Выбрать главу

— Вот, Люба, — Ольга Александровна отдала ей записку Костина, — отпусти молодому человеку.

Люба повела его в подвал и там, сверяясь со списком, накидала в сумку дефицитных банок с икрой, балыком и печенью трески. Потом уже в другом подвале дала еще чего-то развесного. Ей было глубоко наплевать на Сокольникова, как и на всех прочих посетителей, коих она тут перевидала немало. Во всяком случае, возвращаясь, Сокольников увидел у кабинета директора еще двоих, весьма солидных мужчин, сидевших перед закрытой дверью с достоинством и привычным спокойствием.

Плохо, что выходить надо было тем же путем — через торговый зал, до отказа заполненный обычными, рядовыми покупателями. Сокольникову было неудобно протискиваться сквозь них с набитой доверху сумкой. Ему показалось, что все, как один, уставились на него с подозрением и осуждением. Хорошо еще, что сумка была плотная и банки внутри не просматривались.

Но все равно Сокольников постарался выбраться на улицу как можно быстрее. И хотя неловкость в душе несколько развеялась после теплой благодарности Костина, все равно лучше бы тот больше о таких одолжениях не просил…

Следователя Гайдаленка Сокольников уже не раз встречал в коридоре управления и успел запомнить. С виду Гайдаленок вполне тянул на начальника. Сокольников вначале так и решил, что это начальник. Именно Гайдаленку попала через канцелярию потолстевшая папка с аккуратно подшитыми материалами по «Стройдетали».

В теперешней жизни Сокольникова многие новые знакомства по работе начинались с телефонных звонков. Вот и сегодня зазвонил телефон, и мягкий баритон спросил:

— Простите, это, собственно, кто?

— Это инспектор Сокольников.

— М-м, — сказал баритон, — что-то я вас не знаю… А Викторов где?

— Вышел он, — ответил Сокольников, немного заинтригованный бархатистым тембром, — сейчас придет.

На том конце секунду поразмыслили.

— Ну, хорошо. Передайте, пусть он зайдет к Гайдаленку.

Викторов был у начальника и вернулся чем-то раздосадованный. Услышав про звонок, кажется, разозлился еще больше.

— Так я и думал, — процедил он, а потом скомандовал: — Пошли вместе!

Следователи в управлении целиком занимали третий этаж. У каждого был маленький, но отдельный кабинет, потому Сокольников про себя относил следователей к более высокой категории милицейской иерархии.

Они вошли в комнатку, и там сразу стало тесно.

— Александр, дорогой, рад тебя видеть, — проникновенно сказал Гайдаленок, — садись, пожалуйста. А этот молодой человек, как я понимаю, твой новый коллега. Очень рад, коллега, прошу.

Манера общения Гайдаленка и весь его гладкий вальяжный вид вызвали у Сокольникова неясные ассоциации. Где-то все это он уже видел.

— Ты понимаешь, какое дело, Александр, — сокрушенно начал Гайдаленок, — получил я твой материал и должен тебя огорчить. Не могу принять его в производство.

Викторов усмехнулся.

— Ты, Георгий, мне будто бы в личной просьбе отказываешь.

— Ну-ну, — покачал головой Гайдаленок, — мы уже и обиделись.

— Так почему же ты не хочешь возбуждать дело?

— Разве я сказал «не хочу»? — воскликнул Гайдаленок. В каждую фразу он вкладывал чуть больше эмоций, чем требовалось по ситуации. — Я сказал «не могу». Большая разница! А причина в том, что дело пока не имеет судебной перспективы.

— Что так? — жестко прищурился Викторов.

— Сам посуди: допустим, есть факт недостачи. Заметь — только допустим, поскольку официальной ревизии еще не проводилось. Ну и что? А где доказательства, что это хищение? Кто, собственно, похищал? Кому сбывал? Где, наконец, похищенное? Если хочешь, могу еще с десяток вопросов накидать.

— Слушай, Георгий. — На скулах Викторова медленно заходили желваки. — Я эти вопросы тоже могу перечислить. Но ты ведь не адвокат, не прокурор. Ты — следователь. Ты отвечать на них должен, а не ставить. Вместе со мной. Да я тебе и сейчас подскажу, как ответить на половину. Оснований для возбуждения дела более чем достаточно. Ты полистай наши материалы. Да ты и сам понимаешь, почему надо дело возбуждать — ревизию-то проводить без возбуждения не станут. Не допустят. Будут тянуть сколько возможно. А факты вывоза продукции налево мы зафиксировали, как тебе известно. Теперь дело за тобой.

Гайдаленок тяжело вздохнул, с укоризной посмотрел на Викторова.

— Ты словно вчера родился. Не поймут нас. Прокуратура не поймет. На сегодняшний день ведь перекупщик неизвестен.

В глазах Викторова появился иронический блеск.

— Я не понимаю, Георгий, ты что, себе тоже дачу строишь, что ли?

Тогда на лицо Гайдаленка взошло выражение праведного гнева.

— Не ожидал я от тебя таких слов. Прямо тебе скажу, не ожидал!

— Ладно, — Викторов устало махнул рукой, — что касается перекупщика, мы тебе его найдем. А дальше? Это же матерый вор, его надо немедленно задерживать, а то убежит. Ты его задержишь?

— Ну, сейчас говорить пока не о чем. Дискутируем на пустом месте. Нужно посмотреть, подумать…

Викторов молча забрал папку и поднялся.

— Пойми, Александр, — Гайдаленок говорил сейчас с проникновенной теплотой, — не всегда мы поступаем так, как нам хотелось бы. Обстоятельства, знаешь ли…

— Не надо про обстоятельства, — спокойно посоветовал Викторов. — Ты все понимаешь, и я понимаю. Только неплохо бы еще и совесть иметь.

Он не стал слушать, как кудахчет обиженный Гайдаленок, и быстро вышел, едва не защемив дверью Сокольникова, который тоже поторопился выскочить в коридор за своим руководителем. Сокольников все-таки успел взглянуть еще раз на Гайдаленка. Тот сидел за своим столом в позе, выражающей скорбь и обиду. Теперь Сокольников догадался, на кого он похож. Гайдаленок здорово напоминал актера. Но не настоящего, а из водевильных персонажей — резонерствующих и последовательно принимающих красивые позы в течение всего спектакля. Только затемненные очки Гайдаленка в модной оправе слегка смазывали это впечатление.

Викторов с молчаливой злостью шагал по коридору и размахивал папкой. Сокольников едва поспевал за ним. Они спустились на этаж. Тут Сокольников понял: идут к Чанышсву.

У самого кабинета он в нерешительности притормозил.

— Слушай, Саш, может, мне туда не надо?

— Идем!

В полутемном кабинете горела настольная лампа. Сокольников уже знал, что верхнего света Чанышев не любил и зажигал его только во время общих сборов. Викторов сказал «разрешите», но прозвучало это как «руки вверх». Чанышев не удивился. Спокойно смотрел на него, будто знал наперед, с чем Викторов сюда заявится. Вид у него был слегка усталый.

— Следствие не хочет принимать дело к производству, — кратко сказал Викторов и выложил папку на стол.

— Я знаю, — меланхолически ответил Чанышев.

— И что же будем делать дальше?

— Работать, — Чанышев медленным жестом помассировал веки, — формально они правы. Если бы я не хотел брать дело, тоже нашел бы кучу возражений. И многие были бы вполне обоснованы.

— Многие, — повторил Викторов. — Так что же дальше?

Чанышев не спеша поднялся, пересек кабинет и зажег люстру. Потом вернулся и долго устраивался в своем удобном кресле.

— Ищите этого перекупщика. Будем добиваться проведения ревизии на заводе. Там будет видно.

— Все ведь кошке под хвост пойдет, — зло сказал Викторов.

Чанышев протянул пухлую руку, щелкнул выключателем настольной лампы. Свет погас, лицо его сразу же потеряло резкость черт, сделалось размытым.

— Идите работайте.

Они сидели в своем кабинете и молчали. Викторов полез в сейф, пошуршал, вытаскивая початую пачку сигарет.

— Ты разве куришь? — изумился Сокольников.

— Не курю, — буркнул Викторов, зажигая спичку.