Теперь уже Сокольников остановился и уставился на него.
— Михаил Федорович, вы что, серьезно, что ли? Какой еще спецприемник? А если ваших детей в спецприемник?
— Моего не примут, мужик уже. Да ты не шуми. Не бойся, не арестуют твою Надежду. Он тоже, Гайдаленок твой, на рожон переть не станет. Я ему объяснил кое-что, вправил мозги. Он понятливый. Далеко пойдет. Вроде Трошина твоего.
— Чего это вы их всех моими называете? Какие они мои?
— Это у меня привычка такая. Пошли, что ли!
Управление было уже совсем близко. Только за угол свернуть.
— Можешь двигать домой, — объявил Демченко. — Костин велел передать, что завтра в половине шестого утра за тобой придет машина. Поедешь Зелинского отлавливать. — Он сделал паузу и пошевелил губами. — Своего…
Принадлежавшие Зелинскому синие «Жигули» последней модели стояли на асфальтовой площадке метрах в пятидесяти от подъезда. Наверное, Зелинский часто смотрел на них из окна квартиры. Здесь и решили его дожидаться. Свою «Волгу» поставили неподалеку — прятаться пока нужды не было. Все втроем: Демченко, Витя Коротков и Сокольников — сидели в машине: выходить с недосыпа на утренний холодок не хотелось. Молчали.
Минуло шесть. Мимо машины пару раз прошла дворничиха — молодая, крепко сбитая, с раскосыми темными глазами.
— Срисовала уже, — ухмыльнулся водитель Гена. — Ушлые пошли лимитчицы.
— Почему лимитчицы? — вяло возразил Коротков. — Может, студентка прирабатывает.
— Какая студентка! Лимитчица. Горьковская область, Краснооктябрьский район, — безапелляционно заявил Гена, — все московские дворники оттуда. Спорим?
Спорить, однако, никто не пожелал. Тогда Гена скукожился на своем водительском месте и почти сразу засопел.
Двор постепенно просыпался, двери подъездов хлопали все чаще, выпуская на работу хмурых москвичей.
Сокольников глядел на подъезд, как ему казалось, не отрываясь, но появление Зелинского пропустил. А когда сморгнул набежавшую от напряжения слезу, оказалось, что Зелинский уже подходил к своей машине.
— Он!
— Пошли! — скомандовал Демченко, и они выскочили каждый со своей стороны, лихо хлопнув дверцами.
Зелинский повернулся на этот стук, и лицо его выразило тревогу.
— Прошу с нами пройти. — Демченко взмахнул удостоверением. — Милиция!
— В чем дело? — сказал Зелинский без малейшего удивления и вдруг громко крикнул: — В чем дело?
И Демченко, и Коротков, и Сокольников на секунду опешили.
— Не надо кричать, — сказал Витя Коротков.
— Оставьте меня в покое! — завопил Зелинский на весь двор.
Даже не поднимая головы, Сокольников почувствовал, сколько сразу появилось в окнах дома любопытствующих лиц.
— Т-э-э-к! — крякнув, Демченко ухватил Зелинского под руку, а Сокольников — под другую. Витя Коротков приготовился толкать сзади.
Но Зелинский вовсе не упирался, — сразу начал послушно переставлять ноги в сторону оперативной машины, но вопить продолжал.
— Хулиганство! — надсаживался он. — Вы что, с ума сошли!
Его довели, как тяжелобольного, до машины и усадили на заднее сиденье. В машине Зелинский немедленно успокоился и принялся шумно отдуваться — громкие крики отняли у него немало сил. И тут Сокольников догадался.
— Михаил Федорович! Он же своих предупредить хотел!
По тому, как злобно дернулся Зелинский, стало ясно, что Сокольников попал в точку.
— Оставайтесь здесь, — распорядился Демченко. — Я его сам доставлю. Чтоб из квартиры никто ничего не унес!
Двигатель уже завывал на полных оборотах. Едва закрылась дверца, машина рванулась, как камень из рогатки.
— Чтоб никто не унес, значит, — флегматично пробормотал Витя Коротков. — Легко сказать! Гвоздями, что ли, ее забивать?
А в Сокольникове уже пробудился оперативный азарт, он тянул Витю с собой, торопясь и переживая, что может опоздать.
Они взбежали на шестой этаж, не обращая внимания на ожидавший внизу лифт. Квартира Зелинского была закрыта. За дверью, обитой добротным черным дерматином, с хрустальным глазком и набором никелированных замков стояла тишина. Наклонив голову, Сокольников прислушался и отчетливо представил, как с другой стороны двери кто-то тоже стоит и слушает затаив дыхание. Тогда они с Коротковым тихонько спустились пролетом ниже и устроились на широком подоконнике.
На площадке щелкнул замок, и они сразу насторожились. Но отворилась дверь не Зелинского, а квартиры напротив.
Из образовавшейся темной щели на них сначала долго смотрели, а потом вышла грузная и седая старуха с растрепанными волосами. Переваливаясь, стала спускаться к ним с помойным ведром в руках. Она неразборчиво, но злобно бубнила что-то на ходу, смотрела на них с сильнейшей неприязнью и вызывающе гремела ведром об откинутую крышку мусоропровода. Потом также шумно поднялась наверх, а когда уже вошла в свою квартиру, хрипло прокаркала:
— Пьянь! Сволочь! Собрались тут с самого утра! — И быстро захлопнула дверь.
— Ведьма, — тихонько произнес Сокольников.
Витя Коротков ничего не сказал. Покачал головой и достал пачку сигарет. Дверь в квартиру старухи немедленно приоткрылась.
— Еще чего! Дымить тут удумали! Все табачищем провоняли! Сейчас я на вас, паразитов, милицию вызову!
И тут же — бряк! — снова захлопнулась.
Теперь уже Короткой с досадой прошептал какое-то слово, но сигареты спрятал.
Словно огромный разбуженный улей, загудел лифт. Кабина миновала их площадку и еще долго ползла на самый верх. А из квартиры Зелинского вышел мальчишка лет девяти в школьной форме и ранцем за плечами. Дверь быстро закрыли изнутри, и мальчишка, робко взглянув на незнакомых хмурых дядь, развалившихся на подоконнике, поспешил укрыться за проволочным ограждением шахты, дожидаясь, пока лифт освободится. Он стоял там не шелохнувшись, затаившись, как мышонок, держа, наверное, палец на кнопке вызова, а Сокольников смотрел на его лопоухий силуэт-анфас и чувствовал, как в душе вновь поднимается тревожная волна, соединяя вдруг Надежду с ее детьми и этого мальчишку в единый источник томительного и щемящего беспокойства.
Больше из квартиры никто не выходил, и, когда через несколько долгих томительных часов наконец появилась смена, Сокольников вздохнул с облегчением оттого, что на этот раз оказался избавленным от участия в развязке…
На следующие два дня Сокольникова послали работать по общегородскому графику с оперативной группой возле комиссионного автомагазина.
Так что Сокольников встретился с Трошиным только на третий день, когда получал деньги. Сокольников уже привык к тому, что в милиции зарплату выдают только раз в месяц. Это ему даже нравилось, поскольку делало этот день особенно приятным и долгожданным. Деньги всегда выдавала Зина из канцелярии. Ей это тоже нравилось: в день зарплаты она была для всех самым уважаемым в управлении человеком.
Как и все, покорно и тихо Сокольников стоял в очереди к столу Зины, когда в канцелярию вбежал Трошин. Размахивая пачкой бумаги и приговаривая «Мужики!.. Извините, мужики!», он протиснулся без очереди, схватил получку, не пересчитывая, небрежно черканул в ведомости и убежал, успев на ходу бросить Сокольникову:
— Ты вечером меня обязательно дождись!
Он так и бегал где-то, но минут за пятнадцать до окончания рабочего дня действительно появился. Вместе с ним был и Витя Коротков, как всегда, спокойный и немного сонный.
— Ты что же так себя ведешь, Олег? — с напускным возмущением заговорил Трошин. — Столько уже работаешь, а прописываться не собираешься! Пора уже, куда ж дальше затягивать.
— Что за вопрос! — солидно сказал Сокольников, стараясь не показать виду, что обрадован этим разговором.
До сих пор внеслужебная жизнь его коллег протекала от него как бы в стороне. На мероприятия сугубо мужского характера его пока не приглашал никто, хотя Сокольников уже знал, что в отделе имеются на этот счет кое-какие традиции. И ему всегда становилось неловко и обидно, когда намечались такие мероприятия, а Сокольникову приходилось делать вид, что он в неведении и ни о чем не догадывается. А сегодня его брали как равного.