Мудрецы на Земле такого не предполагали, им и в голову не приходило, что освобождение от инопланетного тела не означает освобождения от инопланетного разума, что маску чужого интеллекта, единожды надетую, нельзя так просто снять и выбросить. От этой маски нельзя было избавиться, ее нельзя было сорвать. Память и инопланетное Я невозможно истребить, выскоблить из разума начисто. Они оказались неистребимы. Их можно было загнать глубоко в подсознание вернувшегося в свой естественный облик человека, но снова и снова они выбирались на поверхность.
И потому уже не два существа бежали по долинам плавучих песков и снега, а три — а теле Охотника. И пока Охотник улавливал картины со звезд, Мыслитель впитывал информацию, оценивал ее и, задавая вопросы, отыскивал ответы. Словно одновременно работали две отдельные части компьютера: блок памяти, накапливающий информацию, и блок, анализирующий поступающие данные, — работали, дополняя друг друга. Воспринимаемые картины были уже чем-то большим, нежели радующий эстетическое чувство образ, теперь они имели куда более глубокое и серьезное значение, будто на поверхность стола ссыпались со всей Вселенной кусочки головоломки, дожидаясь, пока кто-нибудь не сложит из них узор — множество крошечных разрозненных ключиков к единому всеобъемлющему вселенскому шифру.
Три разума задрожали, замерев на цыпочках па краю разверзшейся перед ними, выворачивающей душу пропасти — вечности. Застыли потрясенные, не в состоянии сразу осознать грандиозность открывшейся перед ними возможности, протянуть руку и взять, заполучить ответы сразу на все когда-либо заданные вопросы, узнать у звезд разгадку всех их тайн, подставить эти данные в уравнения познания и сказать наконец: «Это есть Вселенная».
Но загудело, сработало реле времени в одном из разумов, вызывая его обратно на корабль. Людям Земли нельзя было отказать в хитроумии — тело Охотника повернуло назад к кораблю, где оно должно было отделиться от разума искусственного человека, и тогда корабль опять устремится к другим звездам. Чтобы снова, обнаруживая на планетах разумные существа, вселять в их тела человека и из первых рук добывать информацию, которая когда-нибудь позволит человечеству установить с этими существами отношения, наиболее выгодные людям.
Однако когда Охотник вернулся к кораблю, что-то произошло. Сигнал об этом длился какую-то долю секунды, а затем все исчезло. До настоящего момента. Момента полупробуждения — но только одного из всех, пришедшего в себя и очень озадаченного. Но наконец теперь проснулись остальные, и снова все трое были вместе — кровные братья по разуму.
— Оборотень, они нас боялись. Они разгадали нас.
— Да, Охотник. Или подумали, что разгадали. Всё они понять не могли, только догадываться.
— Но они не стали ждать, — сказал Охотник. — Предпочли не рисковать. Заметили, что что-то не так, и заперли нас. Просто взяли и заперли.
Из коридора донесся топот бегущих ног. Чей-то голос громко произнес: «Оно вошло туда. Кэти видела, как оно туда вошло».
Топот быстро приближался, учащаясь на поворотах. Тяжело дыша, в дверь ворвались санитары в белых халатах.
— Мистер, — закричал один из них, — вы видели волка?
— Нет, — ответил Блейк. — Я не видел волка.
— Черт побери, происходит что-то странное, — сказал другой санитар. — Кэти врать не станет. Она видела что-то. И от страха чуть…
Первый санитар сделал шаг вперед, с угрозой глядя на Блейка.
— Мистер, не надо с нами шутить. Если это розыгрыш…
Паника охватила два других разума, паника, подобная приливной волне, — паника разумов, поставленных обитателями чужой планеты в опасную ситуацию. Неуверенность, непонимание, невозможность оценить положение…
— Нет! — воскликнул Блейк! — Нет! Не надо, подождите…
Но уже было поздно. Перевоплощение началось, запущенное вцепившимся в мысленные рычаги управления Охотником, и остановить его уже было нельзя.
— Идиоты! — беззвучно закричал Блейк. — Идиоты! Идиоты! Санитары отпрянули и через дверь вывалились обратно в коридор.
Перед ними, ощетинившись, блестя серебристым мехом в свете лампы, изготовившись к прыжку и обнажив сверкающие клыки, стоял Охотник. Охотник присел и зарычал. Он в западне. В ловушке, из которой нет выхода. Глухая стена и позади, и сбоку. Единственный открытый путь вел вперед, во внешний тоннель, и тоннель этот битком забила стая улюлюкающих инопланетян, передвигающихся на двух задних ногах и завернутых в искусственные шкуры. От их тел исходил резкий запах, а разумы их несли на него мыслительную волну такой силы, что он едва устоял под ее напором. Но не осознанную, контролируемую интеллектом психическую волну, а хаотичную, сорную волну из первобытных инстинктов и предубеждений.
Охотник сделал вперед один медленный шаг, и стая отшатнулась. Их отступление отдалось пьянящим ощущением победы в крови Охотника. Древняя память предков, захороненная в глубинах его мозга, вдруг высвободилась, развернулась в горделивое знамя воина, урчание, клокотавшее в его горле, загрохотало раскатами дикой ярости — и звук этот, врезавшись во вражескую стаю, рассеял, опрокинул ее.
И тогда Охотник ринулся в тоннель и там быстро повернул направо. Одно из существ, прижавшихся к стене, бросилось на него с каким-то занесенным над головой оружием. Одним броском Охотник опередил нападение. Короткое движение массивной головы, молниеносный и жуткий удар клыками по податливой плоти — и существо с воплем рухнуло на пол.
Охотник развернулся, чтобы встретить преследующих его существ. Оставляя когтями глубокие царапины на полу, он двинулся на стаю.
Теперь уже все существа, за исключением тех, что лежали на полу, бросились прочь от Охотника. Охотник остановился и присел. Затем задрал голову и издал протяжный трубный звук — клич победы и вызова, древний, до сею момента неизвестный ему клич предков, которым давным-давно оглашались плавучие пески и снега родной далекой планеты.
Тоннель очистился, и в нем уже не было странного зловония, как в том месте, где он очнулся; напротив, запахи сухого чистого воздуха напомнили ароматы дома… Тех мест, где когда-то раса древних воинов, его раса, билась не на жизнь, а на смерть с ныне почти забытыми чешуйчатыми созданиями, которые оспаривали у Охотников власть над планетой.
А затем запахи тоннеля, и его теснота, и резкость ярких огней, отражаемых стенами, развеяли ощущение другого времени и места, и он снова встал и неуверенно огляделся. Где-то вдалеке сбегались двуногие существа, и воздух стал пасмурным и вязким от обрывков мыслей, потоками накатывающихся со всех сторон.
— Оборотень!
— К лестнице, Охотник. Пробирайся к лестнице.
— Лестнице?
— Дверь. Закрытое отверстие. То, над которым надпись. Маленький квадратик с красными буквами.
— Вижу. Но дверь твердая.
— Толкни ее. Она откроется. Толкай руками, а не телом. Не забудь — руками. Ты так редко ими пользуешься, что забываешь о них вообще.
Охотник прыгнул к двери.
— Руками, болван! Руками!
Охотник ударил дверь телом. Она поддалась, и он быстро проскользнул в щель. Теперь Охотник находился в небольшой комнате, и через пол этой комнатки вниз уходила дорожка из узких уступов. Должно быть, это и есть лестница. Он двинулся по ней, наступая на ступеньки сперва осторожно, потом, приноровившись, все быстрее. Они привели его в другую комнатку, где тоже были ступеньки.
— Оборотень!
— Вниз, вниз. Ты должен пройти три такие лестницы. Затем через дверь выйти в комнату, большую комнату. В ней будет много существ. Иди прямо, никуда не сворачивая, пока слева не увидишь большое отверстие. Пройдешь в него и окажешься на улице.
— Улице?
— На поверхности планеты. Надо выбраться из пещеры, где мы сейчас находимся. Пещеры здесь располагаются на поверхности.
Охотник двинулся вниз по лестнице. От каждого предмета, от каждого квадратного сантиметра пола отдавало густым металлическим привкусом страха.