Они ускорили шаг и свернули к ближайшему заведению. Войдя остановились как вкопанные. Слабо светившиеся желтоватым светом лампы под потолком и кое-где на стенах отражались в зеркалах и бутылках за стойкой бара, в бокалах и в глазах захмелевших посетителей, в экране выключенного телевизора. Из общего гомона вырывались внезапно взрывы смеха, непристойный пронзительный визг девиц или звон разбитых бокалов. Они довольно долго неподвижно стояли у двери, давая зрению и слуху освоиться с этой угарной атмосферой пошлости и разложения. Рядом со стойкой, где по-хозяйски распоряжалась пухлая матрона, сидели на потертом диване несколько вульгарных молодых женщин в атласных, плотно облегавших грудь блузках, в коротких с разрезами по бокам юбках и в туфлях на высочайших каблуках. Лица были густо накрашены у всех, кроме одной, видимо, индонезийки. Красивые черты ее лица возбуждали и без всякой косметики. Новый министр заметил, что Министр смотрит на нее, как завороженный, и даже не прореагировал, когда подошел официант, чтобы провести их к свободному столику.
Не отрывая от нее взгляда, шел он к указанным им местам в углу бара. Он рассеянно кивнул, когда официант поставил перед ним коктейль, к которому Министр даже не притронулся. Казалось, что он перенесся в другой мир, и все происходившее вокруг уже не имело для него никакого значения. Министра обуяла такая сильная страсть, что все остальное перестало существовать.
И тут хозяйка бара, бросив взгляд на настенные часы, направилась к телевизору и включила его. Из глубины экрана выплыло изображение Министра. Матрона ударила в гонг. Все разом притихли. Две девицы в халатиках спускались по шаткой лестнице в сопровождении мужчин, на ходу с недовольным видом поправлявших твою одежду. С экрана телевизора Министр начал свою речь мелодичным голосом. А в баре в этот момент Министр прореагировал совершенно непредвиденно. Он медленно поднялся, не отрывая взгляда от индонезийки, и вдруг заорал:
— Выключите эту брехню!
На экране он в этот момент как раз сделал продолжительную эффектную паузу, а получилось так, словно его приказание достигло и телестудии. Наступившая вслед за тем тишина накрыла, будто ледяным покрывалом, весь бар. Но вдруг кто-то вскочил, подбежал к телевизору и выключил его, кто-то зааплодировал, его поддержали другие, вслед им раздался взрыв смеха, затем кто-то крепко выругался, и потом все громче и громче зазвучали аплодисменты, смех, ругательства, звон бокалов и смех, смех, смех…
Он попытался быстрое увести Министра из этого омерзительного притона. Но тут входная дверь распахнулась и в бар вошел матрос. В руке он держал пачку денег. Потрясая ею, зашикал, призывая всех к тишине. Когда стало относительно тихо, он подошел к индонезийке и произнес громко, чтобы все слышали:
— Наконец-то я могу тебя выкупить. Теперь ты будешь моя.
В первый момент Министр на это никак не прореагировал. Продолжая оставаться в мире своей фантазии, он как будто совсем и не заметил, что произошло. Но вдруг словно очнулся.
Медленным шагом направился к матросу и индонезийке. В баре наступила мертвая тишина. Подойдя к ним, Министр наклонился к индонезийке и продекламировал таким же мелодичным голосом, какой только что звучал с экрана телевизора:
— Идем! — Он обнял ее и повел к лестнице, ведущей наверх.
Она покорно поднималась с ним, а он, обернувшись, презрительно бросил матросу: «Забудь ее! Завтра она уже будет в резиденции. В потайной комнате».
Новый министр чувствовал себя подавленным, вспоминая эту сцену и в особенности последние слова, сказанные Министром:
— Не вздумай приближаться к ней, а то я устрою тебе сущий ад!
Ответом ему был полный ненависти взгляд матроса и произнесенное шепотом обещание отомстить.
Никаких записей об этом в дневнике не было. Ведь это не нужно было ни для его мемуаров, ни для истории. Ну а если бы нашелся свидетель…
Внезапный телефонный звонок, как бритвой, прорезал тишину. Новый министр вздрогнул и взял трубку. Он сразу же услышал голос шефа полиции. Внимательно выслушав, сказал.
— Нет. У нас имеется официальный отчет о случившемся, он полностью опубликован. Мы уже ничего не можем изменить. Камикадзе? Что еще за глупости! Я решительно заявляю, что не приму участия в дальнейшем расследовании. Но, — он бросил нерешительный взгляд на дневник, — я могу переслать вам свой дневник. Только сначала сам просмотрю. Он положил трубку и, подойдя к письменному столу, стал искать ластик.