— Зря ты так говоришь, Мидори. Ведь эта транслокация…
— И транслокация не поможет! — резко сказала она. — У фитонов неограниченная способность к транслокации. И полов у них будет столько, сколько им потребуется. Все фитоны как одно целое — это самая совершенная биохимическая лаборатория галактики. По сути дела, это сознание, может быть, даже интеллект. И этот интеллект обучается гораздо быстрее, чем мы! — Она обеими руками вцепилась ему в плечо. — Расскажи им это! Заставь их понять, что здесь человеческий разум потерпел поражение. А вы теперь хотите пустить в ход еще и человеческую жестокость?! Ах, Рой!..
— Вы, белконтийцы, — с досадой сказал Крейг, — считаете всех морденцев дураками. Иногда кажется, будто вы хотите, чтобы у нас ничего не получилось!
Она отвернулась и стала мыть кисточки. Темнело, фитоны рассаживались по кронам деревьев. Крейг молчал, расстроенный, но его плечо словно помнило прикосновение ее рук. Наконец Мидори заговорила. Ее голос снова стал мягким.
— Не знаю, Рой. Если бы вы хотели построить здесь дома, разделывать землю… Но ведь вас интересует только ритуал, вам нужны все новые и новые смерти людей и динотериев…
— Наверно, у людей с разных планет и души по-разному слеплены, — сказал Крейг. — Вот у меня в душе явно чего-то не хватает. — Он осторожно положил руку ей на плечо. — Иногда в выходные я лечу на остров Зверя. Очень хочу как-нибудь взять тебя с собой. Тогда бы ты поняла…
— Я понимаю тебя. Рой. Но просто я не согласна.
Мидори потрясла мокрыми кисточками, но его руку со своего плеча не убрала. Крейг задумался.
— А почему никто не видел мертвого фитона? — спросил он. — И почему на целом континенте нельзя набрать сухого дерева даже для одного костра? Куда это все девается?
Мидори засмеялась и обернулась к Крейгу. Его рука соскользнула с плеча Мидори, и он осторожно обнял ее за талию.
— Мы называем это поглощением, — сказала она. — Они поглощают друг друга. А потом вырастают в другом месте я в другой форме — так, например, появляются окружные стены.
Пойми, Рой, планета фитонов не знает, что такое смерть и разложение. Здесь все поглощается и снова возрождается. Мы стараемся убить эту планету, но ее разум — да-да, разум! — просто не способен понять, что такое смерть! В биохимии смерть немыслима.
— Ладно тебе, Мидори! Фитоны вообще не способны понимать. А может, они и не чувствуют ничего.
— Чувствуют! — Она оттолкнула его руку и вскочила с места. — Их щебетание — это крик боли! Тояма помнит время, когда вся планета была почти безмолвной. Он здесь уже двадцать лет, и за это время их температура поднялась на двадцать градусов, интенсивность обмена веществ и скорость проведения нервного импульса возросли в два раза, хронаксия вдвое уменьшилась…
Крейг встал и примирительно поднял руки.
— Ну-ну, Мидори, — сказал он. — Ты же знаешь, что все это для меня темный лес.
Уже наступили сумерки, и он не мог разглядеть ее лицо.
— Я просто боюсь, — сказала она. — Боюсь, что мы даже не понимаем, что натворили.
— Мне всегда грустно становится от этого их писка, — сказал Крейг. — Сам-то я этих тварей не обижаю. Но как подумаешь, что целые континенты вопят от боли — днем и ночью, долгие годы… Клянусь Зверем, Мидори, мне тоже становится страшновато.
Она начала укладывать свои кисточки и краски, Крейг надел на левую ногу ботинок и даже зашнуровал его, не чувствуя никакой боли.
— Пойдем ко мне, — сказала Мидори. — Я приготовлю ужин.
Крейг уже несколько раз ужинал у Мидори. Это были лучшие вечера в его жизни.
Он взял ее мольберт, и они стали подниматься по крутой тропинке. Крейг почти совсем не хромал.
— Если тебе тоскливо от этой работы, то почему ты остался еще на два года? — вдруг спросила она.
— Через два года я наберу столько денег, сколько мне нужно, вернусь на Морден и куплю право охоты на Красного Зверя. Тебе, наверное, кажется, что это очень глупое объяснение?
— Вовсе нет, — сказала она. — То, о чем я думала, гораздо глупее.
Удивленный ее внезапной холодностью, Крейг не нашел что сказать. В это время сверху раздался крик.
— Крейг! Эй, Крейг!
Это был Джордан.
— Чего? — отозвался Крейг.
— Давай возвращайся? Борк прямо бесится: ты же должен заняться взрывателями. Только быстрее. Я там тебе оставил перекусить.