Он помнил каждую мелочь из своего сна и теперь начинал догадываться почему. Какая-то часть сна могла оказаться такой же реальной, как окружающая его действительность.
Миры смещаются во времени и пространстве. Их великое множество вокруг и, если смотреть уголками глаз, миры начинают течь, превращаться в дымку воспоминаний, во что-то эфемерное — возможно, он побывал в одном из таких эфемерных миров — он не мог объяснить происходящие с ним странные вещи.
Но рукоятка меча холодила его ладонь. В её узорах бежали какие-то неведомые, ни на что не похожие животные, возможно, это были львы того — другого мира.
Вдруг он понял, что знает этих животных, видел их однажды… Он достал флакон с эликсиром и сравнил их с теми, что были изображены на печати… Последние сомнения исчезли. На рукоятке меча звери изображались в движении, потому он и не узнал их сразу. Это открытие укрепило его в принятом решении.
Роман с трудом дождался вечера.
Как только над горизонтом появилась первая луна, Роман направился к озеру, сжимая в руках флакон с эликсиром.
Он выполнил все условия и тем не менее понимал, что превращение может не удаться, что эликсир, рассчитанный на иных существ, может вообще не подействовать на человека или скорее всего подействует как отрава.
Сомнения овладели Романом с новой силой. И хотя за эти семь дней ожиданий и снов ничего, в сущности, не изменилось, он по-прежнему не боялся смерти, но знал, что если сейчас погибнет, то никто уже не сможет помочь Элии. Лишь вещий сон, лишь одинаковые изображения на рукоятке меча и печати флакона помогли ему сделать последний шаг. Озеро молчало, как молчало все эти дни. В отражениях, которые он часами рассматривал, свесившись с крутого берега, ничего нельзя было угадать заранее. Там то возникали старинные замки и виднелись стены неведомых городов, то какие-то непонятные существа занимались своими непонятными делами — озеро было глазом в иные миры. Иногда изображения сминались, уходили в тёмную глубину, и им на смену всплывали новые картины. Иногда озеро показывало только искажённую картину собственного берега. Так было и на этот раз. Роман видел высокую корягу, которой на самом деле на берегу не было. И не видел камня, у которого стоял. Не было и его собственного отражения.
Дождавшись выхода второй луны, он решил, что можно начинать. Время подошло. Семь полных суток остались позади. На этот раз пробка флакона открылась легко, и резкий нездешний запах поплыл над водой озера. Запах был так силён и резок, что Роману понадобилось несколько минут, чтобы к нему привыкнуть. Наконец он поднёс флакон к губам. Только тогда, на том месте, где он сам должен был стоять, в отражении появился лик старца.
— Я всё помню, — сказал ему Роман. — Я помню все условия и последствия. — Но старец молчал, как молчали все отражения этого озера, и лишь внимательно смотрел в глаза Роману, словно сомневаясь, хватит ли у него мужества сделать последний шаг в мрачную бездну, без возврата. Роман усмехнулся и одним глотком выпил эликсир.
Жидкое пламя пробежало по всем его членам. Он пошатнулся, выронил флакон, и тот без всплеска, с коротким бульканьем ушёл на дно.
Роман осел на землю, погружаясь в мёртвый сон без сновидений, в котором была только боль и мука неизвестности.
Поверхность озера замутилась, и глухо заревел ветер в вершинах деревьев. Это был последний звук, который он слышал.
Глава 7
Элия очнулась в огромном сводчатом зале. Она лежала, плотно завёрнутая в серый плащ, на высоком ложе с балдахинами.
Гнев и боль вернулись вместе с сознанием, она ещё ощущала когтистые лапы, грубо впившиеся в её плечи, глубокие синие отметины оставались в этих местах до сих пор.
Спрыгнув со своего ложа и волоча по полу огромный, нелепый плащ, она бросилась к окну, отдёрнула толстую, пыльную штору и выглянула наружу. Перед ней простирался невиданный каменный град.
Крыши строений напоминали резное кружево и заканчивались у монолитной стены, такой же серой, как стены домов и пролёты города.