— Разве люди моего племени ворвались в твой город и убили твоих соотечественников? Разве это они подкрались, как ночные воры, в день моей свадьбы с человеком, которого я люблю, и для детей которого я готовилась стать матерью? О какой же цене ты говоришь, предводитель ночных бандитов?
— Смелые речи — глупые речи, — проговорил летунг, неожиданно остывая и теряя к разговору всякий интерес. — К сожалению, я не могу тебя принудить. В твоей власти уничтожить единственный зародыш будущей жизни, который даётся каждому из нас при рождении. Конечно, тебя потом убьют, но мне от этого не станет легче. Поэтому необходимо твоё согласие. Я могу заплатить за услугу хорошую цену. Моё племя богато. Затем, когда мой сын родится, тебя вернут обратно в город россов. Ты можешь определить свой выбор сама. Но женщины твоего племени глупы и нелогичны. Если ты мне откажешь, стены города к твоим услугам. Ты также можешь оставаться здесь навсегда, как это сделала нувка. Нам нужны слуги и рабы. Но уже никогда ты не вернёшься к своим, и ещё одно в этом случае я тебе обещаю. Один небольшой подарок, голову твоего бесценного супруга. А теперь иди и подумай хорошенько. Через пять дней мы встретимся в последний раз, если ты не изменишь решения.
И вновь шли они вдвоём по пустынным улицам города. Элию била мелкая дрожь, и она зябко куталась в плащ, все её силы ушли на этот разговор, и она мечтала лишь об одном — поскорей остаться одной. Отдохнуть, хоть немного прийти в себя. Нувка искоса поглядывала на неё и, очевидно, хорошо понимала её состояние.
Лишь в замке, после того как нувка, укутав Элию тёплым одеялом, принесла ей ужин и собралась уходить, Элия заметила одну поразившую её странность — правая рука этой женщины была точной копией левой… Палец был обращён вниз, словно кто-то вывернул ей кисть левой руки, но и в этом случае большой палец не мог оказаться сверху… Никогда раньше Элии не приходилось сталкиваться с подобным уродством. Она хорошо знала племя нувов, все люди там были с нормальными руками… Не в силах преодолеть любопытство, она спросила:
— Что это? Что случилось с твоей рукой?
— Это долгая история…
— Мне теперь некуда спешить… Расскажи, — попросила Элия.
— Ну что же… Слушай, если тебе интересно. Меня похитили восемь лет назад. Летунги выбирают свои жертвы сразу после свадьбы… Им кажется, что так у них больше шансов приобрести над нами дополнительную власть, навязать свою волю. Они не глупы, но плохо понимают психологию людей. За долгие годы, проведённые здесь, я хорошо усвоила одну истину — летунги всегда выполняют свои обещания, если только у них есть хоть какая-то возможность это сделать. Но тогда, восемь лет назад, я этого не знала и отказалась от предложения их бывшего сотника Крава — выносить его ребёнка. Теперь Крава уже нет в живых, он погиб в одной из схваток с россами. Однако после того, как меня сделали прислугой или рабой — называй как хочешь, — он уже не имел надо мной особой власти. Каждый из них мог мне отдать любое приказание, и я обязана была выполнять… Но это уже потом, когда я поняла, что у меня недостаточно мужества выбрать стену…
— Какую стену?
— Ту самую, которую предлагал тебе Каро. Стену этого города. Здесь нигде нет охраны, ты можешь ходить по всему городу, где тебе заблагорассудится. Ты можешь завтра же забраться на стену и посмотреть, как это будет легко…
— Что легко? — всё ещё не понимала Элия.
— Падать вниз до самого дна этой страшной пропасти, представить, как твоё тело, раздираемое камнями, превратится в кровавое крошево. Кости многих белеют теперь у подножия скалы, но у меня не хватило мужества, и я стала рабой.
Нувка надолго замолчала. Молчала и Элия, не решаясь мешать её воспоминаниям и понимая уже, что не ей быть судьёй этой женщине. Каждый сам выбирает свой путь… Выберет и она…
— Три дня спустя, после того как я отказалась от предложения Крава, он принёс мне голову мужа… В тот день я сидела на стене до самого вечера и ничего не могла с собой поделать. По нашей вере, человек, убивший себя сам, попадает после смерти в плохое место. Туда, где не растёт трава. Страх перед самоубийством сидит во мне с раннего детства. Возможно, я предвидела ещё ребёнком, что когда-нибудь мне придётся решать, как поступить… Потом потянулись долгие годы унижений и жалкой рабской жизни впроголодь. Когда каждый кусок хлеба тебе бросают как собаке и обращаются с тобой как с презренным существом самого низшего сорта… Да ладно, не об этом я собиралась тебе рассказать. Когда Крав был ещё жив, в те первые дни, отпущенные мне на раздумье, он старался делать всё, чтобы убедить меня согласиться. Для них возможность иметь наследника — это вопрос жизни и смерти. Они считают, что их драгоценная бессмертная душа переселяется в тело собственного младенца. Может, так оно и есть, я не знаю. За все восемь лет, что я здесь, не нашлось ни одной — слышишь, ни одной! — нашей женщины, которая бы согласилась! — Глаза нувки гордо сверкнули. — Почти все они мертвы. Только я да ещё трое влачим здесь жалкое существование. Так вот, этот Крав, чтобы доказать, как могущественно его племя и как много я потеряю, отказавшись стать матерью одного из них, рассказал мне странную историю.