Шулейко тут же позвонил Покровскому и прочитал ему заметку.
— Я не думаю, что это тот самый Эльбенау, — сказал Георгий Александрович после некоторого раздумья. — Тот ни бельмеса не смыслил в физике... Может быть, его сын? Скорее всего однофамилец.
Наскоро позавтракав, Алексей Сергеевич отправился к Петропавловской церкви, выстроенной в виде многостолпного эллинского храма. Он поднимался по улице-лестнице вместе с толпой экскурсантов. Девушка-гид, не теряя времени, поясняла на ходу:
— ...Вход в храм украшали мраморные статуи святых Петра и Павла в натуральную величину. Это были копии статуй известного скульптора Торвальдсена, созданные в Италии из знаменитого каррарского мрамора. Так как все скульптурные работы для Севастополя выполнял тогда Фердинандо Пеличчио, то, вероятно, и эти копии сделаны им. К сожалению, они безнадежно утрачены...
Ухо Алексея Сергеевича выхватило из рассказа только «Святой Петр», и он посчитал это добрым предзнаменованием.
В тенистом скверике храма раскинулось великое торжище филателистов, нумизматов, филокартистов, фалеристов и всех прочих коллекционеров. На скамьях и ступенях, между колонн и на галереях, всюду, где только можно было примоститься, поблескивали на южном солнце значки, монеты, медали, кляссеры, набитые диковинными марками... Планшеты с орденами, старинными посткартами, этикетками и бог знает чем еще были развешаны даже на кустах, выставлены на складных треногах, а то и просто разложены на коленях. Здесь менялись и торговались, восторгались и сомневались, уточняли, спорили, витийствовали знатоки, сокрушая дилетантов. У Шулейко зарябило в глазах, как на восточном базаре.
Алексей Сергеевич! — окликнул его женский голос. Оксана Петровна махала ему рукой с подиума храма. — Хорошо, что вы пришли! Идемте скорей...
Куда?
Во «Фрегат»! Он там... Объясню все по дороге... Его зовут Рудик. Он проходил у меня по одному делу свидетелем... Это настоящий «могильный пират», ас, хотя ему нет и восемнадцати... Он «работал» на многих кладбищах, в том числе и на Михайловском... У вас деньги с собой какие-нибудь есть?
Десятка.
Впрочем, это неважно... Вы - покупатель. Коллекционируете старинную утварь: утюги, колокольчики, ступки-пестики, в том числе и свистки... Вы меня поняли?
— Все, кроме орденов и знаков.
— Да. О них и не заикайтесь. Иначе он сразу вас раскусит. В орденах он дока, каких свет не видывал.
«Могильный пират» — благообразный паренек в голубой «иерихонке» с пластмассовым значком «У нас в колхозе СПИДа нет» потягивал за стойкой бара коктейль. Оксана Петровна поманила его за свободный столик, и Рудик пересел к ним со своим бокалом.
Серебряный свисток? — удивленно переспросил он. — Лично мне не попадался.
А кому попадался? Кому мог попасться?
— Я знаю кому? Я уже год как на другом объекте копаю... На Михайловское перед майскими гастролеры из Еревана наведывались. Ну, мы их турнули. Может, им попался? Ну, я у наших спрошу. А на сколько она, свистулька-то эта, потянет?
Полтинник устроит? — спросил Шулейко.
Грузинскую народную загадку знаете? — усмехнулся Рудик. — Зелененькая, шуршит, а не деньги? Вот это как раз ваши пятьдесят рублей.
— Но это ж не орден все-таки, свисток.
- История не имеет цены.
— Тут ты прав. Стольник годится?
— Уже дело. Будем искать.
Рудик был весел и словоохотлив. Судя по всему, сорвал в базарный день хороший куш. Алексей Сергеевич поглядывал на него с брезгливым любопытством.
— Послушай, — не удержался он от вопроса, — и не страшно тебе по ночам в могилах рыться?
Рудик снисходительно усмехнулся:
— Я по ночам теперь редко работаю. Сейчас практически любую могилу днем взять можно... А потом чего страшного? Покойники не кусаются. А все остальное — опиум для народа.
— Все равно неприятно: кости, черепа... — Историю в белых перчатках не делают. Это еще Маркс утверждал.
— А ты что же... Историю делаешь? — изумился Шулейко.
— Работаю на историю, — поправил его Рудик. — Я, если хотите, археолог на хозрасчете. Люди по недомыслию, по предрассудкам и прочим причинам вместе с покойниками хоронят ценные вещи, которые не должны пропасть, истлеть, — знаки, ордена, кортики, ладанки... Зачем всему этому пропадать? Это в музеях должно быть, в коллекциях... Вот я и спасаю.
— Гм, — озадачился слегка Алексей Сергеевич. Меньше всего он ожидал столь наглой уверенности в правоте мародерства.
Смотрите сами, — напирал Рудик. — Приехал бульдозер и заровнял старые могилы под стройплощадку... Ну, как на той же Северной, как на итальянском, английском немецком кладбищах... И кого это греет, что все регалии ушли в землю с концами?! А так — вот оно, — Рудик вытащил из кармана восьмиугольную звезду Святого Станислава, — лучами на солнце сверкает!
Кладбища сносить — это, конечно, варварство, — не выдержала Оксана Петровна. — Но и могилы потрошить — занятие для подонков.
Из-ви-ни-те! — искренне обиделся Рудик. — Не по адресу. Это строители потрошат. Вываливают все в отвал, и лови болты. Я с гробу оставляю все как было. Прах не тревожу. Сниму то, что покойнику не нужно, и все. И даже зарою за собой.
Ну, хорошо, — попробовал Шулейко зайти с другой стороны. — Представь, что ты приходишь на могилу, а в ней кто-то покопался. Каково тебе будет?
К моим могилам никто не приходит. Я советских не трогаю. Во-первых, там все равно ничего нет. Во-вторых, кодекс мы чтим! Ну а те, кто до революции похоронен, так это большей частью представители эксплуататорских классов: попы, жандармы, чиновники, царские офицеры. У них это все равно бы в революцию реквизировали, да только не успели — они раньше померли.
Шулейко набрал было воздуха, чтобы выпалить: «Да ведь и среди них были честные и достойные люди!», но вовремя уловил в голосе Рудика откровенную насмешку. В следующую секунду он понял — и это дошло до него со сладостным ужасом, — что уже ничто, никакие внутренние призывы к благоразумию и терпимости, к пониманию обстоятельств не удержат его правую руку, которая уже выхватила у Рудика ордена Станислава, сжала до рези в пальцах и с размаху что было сил — впечатала восьмиконечную звезду в лоб «могильного пирата». Столик кувыркнулся, зазвенели бокалы, взвизгнули девицы. Бармен сунул в губы свисток и залился милицейской трелью.
МЕЛОДИЯ СТАРОЙ ШАРМАНКИ
На третьи сутки двухнедельного заключения в камеру Шулейко заглянула Оксана Петровна.
— Ну вот, — вздохнула она, выкладывая на столик пакет с горячими «караимками», — опять я использую служебное положение в личных целях. Пора увольнять.
—Что делать, — буркнул Алексей Сергеевич, — если у вас такие кретинские законы. Можно сколько угодно грабить мертвых, но стоит только сказать, что это плохо, как …
— Сказать! — назидательно перебила Оксана Петровна— А не распускать руки. Надо уметь спорить и владеть своими нервами. Впрочем, я вас совсем не осуждаю...
Она вдруг рассмеялась.
— Сына выпустили, так тут же сел отец. Кто из вас яблоня, а кто яблоко?
Как! Вадима отпустили?! Он не виновен?
Считайте, что он отделался легким испугом. И порядочным штрафом. Теперь его черед учить папу уму-разуму... Позвонил мне Покровский и сказал, что чертежами Михайлова Стеша, оказывается, оклеила стены во время ремонта. Она призналась ему в этом незадолго до смерти.
Что же он столько молчал?
Я его тоже об этом спросила. А он говорит: «Представьте, что к вам в дом приходит полоумный старик и уговаривает вас содрать со стен обои, потому что под ними — чертежи гения. Что бы вы ему сказали?» Он сам узнал об этом недавно.