Застолье занимает довольно много времени — минут десять съемки. Говорят не все. Меня почему-то заинтересовал мужчина с «бабочкой». Он бросил только несколько коротких реплик, слышных неотчетливо, почти неразличимых на фоне пьяного гама. Они редко называют друг друга по именам, два раза окликнули Ларису — это которая в яркой кофте — и один раз женщина в свитере обратилась к немногословному джентльмену в вельвете и «бабочке»: Анатолий Петрович.
Да, хотел бы я знать, кто он, этот Анатолий Петрович. Кто они все вообще. Хотя вряд ли столь узкий круг допущенных к празднованию юбилея исчерпывает даже десятую часть деловых связей Крысина. И очень даже может статься, что среди всех знакомых Крысина нет тех, кто знал что-либо о Ярмолицком, уголовнике и наркомане…
Выключив телевизор, я начинаю обыскивать квартиру.
В ночном столике нахожу две старые записные книжки. На переписывание их содержимого уходит часа два. Мой знакомый Норушка тоже здесь представлен домашним и служебным телефонами.
В шкафу для одежды я нахожу несколько упаковок с морфином. Господи, да мне же Аня говорила, что у них в отделении эти ампулы на вес золота, только инфарктникам, а тут этот гад их даже спрятать как следует не удосужился. Откуда у него это?
И вдруг что-то странное со мной произошло. Это похоже на то состояние, которое возникает при пробуждении в собственной спальне, когда ты все-таки не можешь понять, каким образом ты ориентирован в пространстве, и сначала полагаешь, что шкаф вон там, окно с той стороны, а дверь справа. Ты открываешь глаза, все оказывается совсем не так, но ты мгновенно свыкаешься с вещами очевидными и столь же мгновенно забываешь о предшествующих обманчивых ощущениях. Вот и сейчас я стою у раскрытого шкафа среди ночи в квартире Крысина, мгновенно вспомнив все, что Аня рассказывала о сложностях в своей работе на новом месте — в терапевтическом отделении областной клинической больницы. И все события — те, что уже произошли, те, что происходят сейчас, и те, что я каким-то образом смогу прогнозировать, укладываются в четкую систему…
Я начинаю одну за другой тащить «пустышки». Тот вальяжный Анатолий Петрович, что так заинтересовал меня при видеопросмотре, оказался профбоссом института, в котором Крысин работал снабженцем. Все остальные были людьми «нужными», у которых он брал мясо, шмотки, электронику, у которых он парился в сауне и стригся, у которых он, наконец, собирался доставать автомобиль. С автомобилем вообще комбинация была многоходовая и запутанная, я так до конца и не понял, почему он в своем проектном институте не хотел брать машину, этот шустрый Крысин. Но мне было недосуг влезать в его махинации, и так уже месяц па него потратил. Пусть этим всем БХСС интересуется. Впрочем, я себе даже не представляю, чем теперь БХСС интересуется — при нынешнем бардаке.
Сбыл Крысин «дурь», кроме Норушки, еще двоим хлюпикам каким-то. Уж те наверняка на грабителей и убийц не похожи. А Ярмолицкий был похож? Может, это я себе уже внушил сейчас, что похож. Ярмолицкий загнулся недели через две после того, как в газете была помещена его фотография и был объявлен розыск. Смерть от переохлаждения. Он якобы был залит водкой и напичкан «дурью» по самые ноздри перед тем, как заснуть сном мертвецким, переходящим в сон мертвеца, в сон вечный, на мокрых листьях в лесополосе при температуре, близкой к нулю Цельсия. Случай, все, случай? «Ты ничего не сможешь изменить, Вакурин, — говорю я сам себе. — Их много, это мутный поток, который способен накрыть каждого. Каждый день в этом большом городе кого-то грабят, насилуют, избивают до полусмерти. Кому ты собираешься мстить, распространителям наркотиков? Тогда убей Норушку, убей Крысина, найди еще нескольких, им подобных, и убей. То, что Ярмолицкий вломился именно в твою квартиру, когда в ней не было тебя, но была Аня — трагическое совпадение».