Я снова попытался разобраться в своих ощущениях. Голова была очень легкая и не прикреплялась к шее. Головная боль, казалось, располагалась где-то выше головы. Я не понимал, как это возможно. Лицо сильно распухло. Нос прикрывала повязка. Болело везде. На ребрах я смутно ощущал давящую повязку. Но все части тела были как будто на месте.
Я помнил, что меня избил Джейк Рот, но напрасно силился воспроизвести подробности. Наверное, эти мысли отразились на моем лице.
— У тебя такой вид, будто ты увидел привидение.
Это сказала Марти. Я лежал, конечно же, в ее спальне. Она стояла с подносом, на нем — апельсиновый сок, кофе, чаша с чем-то дымящимся. Сразу захотелось есть.
— Да, увидел, — ответил я. — Свое собственное.
Она поставила поднос на столик у кровати и подала мне сок.
Это ты нашла меня ночью? Она кивнула.
В кухне. У тебя был мясницкий нож. Ты?..
Нет, я только получал.
Тут я вспомнил свои два удара. Мне стало чертовски приятно. По крайней мере я оставил кое-что Роту на память. Вспомнил и свой ультиматум. Мне стало холодно. Одно дело — рисковать подобным образом в критические секунды и совсем другое — думать об этом после. Джейк Рот не был рассудительным человеком, способным к самоконтролю. Он вполне мог потерять голову.
Когда я увидела тебя, то чуть не упала в обморок. Сразу бросился в глаза нож, а ты словно мертвый. Потом оказалось, что ты просто без сознания, и я вызвала врача. Оп сказал, что выглядит это хуже, чем есть на самом деле.
Но чувствуется это хуже, чем выглядит, — заметил я. — Какой счет?
Сломан нос. Теперь ты не будешь таким красивым.
Переживу.
Ссадины на лице, много. Легкое сотрясение мозга, перелом ребра. В груди порвалось несколько связок.
Могу поклясться, я роскошно выгляжу. — Я улыбнулся и сразу поморщился от боли.
И к дантисту тебе придется сходить. Кто это сделал, Дэн?
Да забудь ты об этом. Надо было отправить меня домой.
Надо было! — сказала Марти. — Теперь ешь. Суп хороший.
Я начал есть. Суп действительно был хороший.
Что им было нужно? — спросила Марти.
Никаких вопросов. Огромной глупостью было приехать сюда.
Я покончил с супом, начал пить кофе. Она сидела на краю кровати и смотрела. Потом наклонилась и поцеловала меня в лоб. После чего быстро поднялась.
— Оставайся здесь. И постарайся больше не изображать из себя боксерскую грушу.
Куда, интересно, ты идешь? — удивился я.
На работу, бэби.
Работу?
Сейчас около девяти часов.
Вечера?
Врач сделал тебе укол. Он сказал, что ты должен пролежать не менее двух суток.
Я проспал весь день?
Да, и вид у тебя был ангельский.
Ну конечно.
Двое суток, сказал врач.
Ладно, — проговорил я. — Иди на работу.
Ты будешь здесь, когда я вернусь, Дэн?
Может быть. Нет, бэби, вряд ли.
Это надо понимать так, что ты можешь вернуться, но сначала уйдешь?
Лучшая защита — это нападение, — ответил я. Она опять меня поцеловала.
Будь осторожен.
Когда она уходила, волосы ее отсвечивали красным в мягком свете спальни. На ней был все тот же замшевый жакетик. Лучше бы ей остаться. Да и мне лучше бы не уходить. Но она должна была работать, я тоже.
Получалось, что Паппас намного больше обеспокоен, чем казалось вначале. Энди еще никогда не устраивал мне обработку. Наверно, я подобрался слишком близко к чьим-то чувствительным мозолям. Выходило вроде, что это мозоли Паппаса, но мне такой расклад не нравился. Если Энди хотел вывести меня из игры, он действовал бы более прямолинейно. К тому же я доверял суждению Газзо. Но до конца, правда, я не мог полностью исключить участие Паппаса в этом деле. Газзо не видел Паппаса или его ребят в роли убийцы Тани Джоунс, и вероятно, был прав. Значит, если Паппас не убийца, он должен сам искать убийцу. Тогда зачем обрабатывать меня? Чтобы иметь исключительный доступ к Джо-Джо. Да, это имело смысл — с точки зрения Паппаса. Он хотел съесть Джо-Джо в одиночку. И это означало, что у Джо-Джо серьезные проблемы. А мне следовало поспешить.
Я начал вылезать из постели. Боль разлилась по всему телу. Было трудно дышать, хотя повязка на ребрах помогала. Еще труднее оказалось дышать через сломанный нос. Моя одежда исчезла. Я принялся было ругать Марти, но, открыв стенной шкаф, обнаружил одежду. Наверно, Марти звонила Джо-Джо. Хорошо иметь друзей. Я оделся и впервые посмотрел в зеркало.
Сломанный нос из-за наклеенной повязки на переносице почти не был виден. На скуле тоже имелись наклейки. Губы больше всего напоминали котлету, запеченную в тесте. Но красивее всего были глаза. Дюйма на два вокруг каждого кожа расцветилась желтовато-коричнево-черным... Да, видик...
Прежде чем выйти, я посмотрел в оба окна, нет ли где теней. Никого не увидел. Потом осторожно спустился по лестнице и огляделся. В субботу вечером такие толпы, что ничего толком не разберешь. Целая армия может раствориться в этом людском водовороте, поди пойми, кто есть кто. Никаких подозрительных личностей я не увидел. На всякий случай прошел по нескольким боковым улочкам, аллеям и через задние дворы, рассчитывая, что это позволит выявить слежку. Никто за мной не следил. Тогда я направился в сторону Дойл-стрит.
Мои намерения были очевидными — нужно начинать все заново. Джо-Джо очень умело спрятался. Никто его еще не нашел, даже Паппас, если Паппас действительно искал. Один факт выделялся на общем фоне, как блондинка в бикини на сходке квакеров: Джо-Джо не счел нужным сообщить семье, где он находится, или же у того, кто искал Джо-Джо, были причины не обращаться за информацией к семье. Лично я считал более вероятным первое — Джо-Джо не сказал семье, и это заставляло задуматься. Почему Джо-Джо скрыл все от семьи? Это был новый вопрос. Может быть, ответ знает старый Шмидт. Или Пит. После Шмидта нанесу визит Питу. А после Пита начну долгую рутину... Но об этом не хотелось и думать.
Гараж Шмидта находился чуть дальше того конца аллеи, который выходил на Уотер-стрит, на северной стороне улицы. Аллея, в которой напали на Стеттина, была подальше, на южной стороне Уотер-стрит, вблизи реки. Я пересек Уотер-стрит и остановился — мне была видна аллея у здания, гараж Шмидта и дальний вход в аллею, где напали на Стеттина.
Я хорошо видел заднюю стену дома, в котором убили Тани Джоунс. Дом был огромный, он возвышался над окружающими, как слон над собачками. Большинство окон выше седьмого или восьмого этажа можно рассмотреть от гаража Шмидта. Пожарной лестницы не было. В аллее рядом со зданием — очень мало укрытий. Я пошел к гаражу Шмидта.
От гаража был прекрасно виден вход в обе аллеи, но ничего больше — ничего в самих аллеях. Однако же кто-то, ездивший вперед-назад по улице на мотоцикле, мог увидеть все, что происходило в аллеях. Я не стал их осматривать. Полиция тщательно изучила обе, по ним целый день ходят люди, въезжают машины.
Я огляделся — удостовериться, что я один. По обе стороны улицы стояли машины, припаркованные тесно, бампер к бамперу. Не было машин только у входа в аллеи и па обеих подъездных дорожках гаража. Я увидел, что в конторе гаража и самом гараже горит свет. Ну вот, Шмидт работает допоздна и сможет поговорить со мной. Это было хорошее предзнаменование.
Но было и плохое предзнаменование. Тишина.
В гараже не бывает тихо. При том, что свет горел в обоях помещениях, тишина производила зловещее впечатление. Я заглянул в контору. Пусто. На столе раскрытый гроссбух и бумажный стаканчик для кофе. Я прошел в сам
гараж.
Шмидта я нашел за полуразобранным грузовиком. Его хорошо обработали, прежде чем он умер. Не думаю, что его намеревались убить. Он, вероятно, умер неожиданно для них. Его белые волосы лежали в луже крови, натекшей из носа и рта. Кровь еще не успела подсохнуть. Одна рука, похоже, была сломана. Я не стал изучать, что еще они с ним сделали, но на верстаке горела паяльная лампа. В правой руке старика был длинный стальной прут. Очевидно, он пытался защищаться. Молодец старик.