Нарушения бывают разные — расстегнутый воротник рубашки, распахнутый китель, отсутствие головного убора, неуставные обувь или носки, Но сандалеты под форму настоящий сотрудник милиции не наденет. Это «маяк», сигнал «свой— чужой». Надо было хватать лжесержанта в охапку и…
Попов посмотрел на аккуратного, педантичного штабиста.
И сейчас бы майора Титова хоронили с воинскими почестями. Хватать должен был Сергеев, или сам Попов, или кто-то из розыскников. Действительно, у каждого своя работа. Только зарплата у всех одинакова.
— Приметы запомнили? — вздохнув, спросил Валера, придвигая лист бумаги.
Надо отдать Титову должное — словесный портрет получился подробным и четким. Широкие, слегка сросшиеся брови глубоко посаженные глаза, короткий острый нос, продавленный в переносице, круглое лицо…
«Сделать фоторобот, разослать в райотделы, гаишникам, раздать водителям междугородных сообщений, — думал Попов, спускаясь из оргинспекторского отдела на свой этаж. — Предъявить свидетелям, показать по телевидению… Или нет — спугнем… А может, лучше — испугаются, задергаются. Надо будет обсудить, посоветоваться…»
Погруженный в свои мысли, Валера не заметил ожидавшего на лестничной площадке человека и пробежал бы мимо, но тот заступил дорогу, и капитан остановился, будто налетел на чугунную тумбу. Перед ним стоял Викентьев.
— Сегодня в восемнадцать инструктаж, завтра — исполнение, — не здороваясь, сказал подполковник. — Команды отданы, Ледняк в курсе, но без подробностей. Сбор у меня. Все. Вопросы потом.
Викентьев четко повернулся через левое плечо и пошел по коридору. Не успевший переключиться Попов ошарашенно глядел в широкую, обтянутую зеленым сукном спину.
Сообщение Викентьева выбило Валеру из колеи. Владевший им минуту назад охотничий азарт бесследно исчез. В тяжелой задумчивости он добрался до кабинета, молча сел за стол, удивив истомившегося в ожидании Гальского.
— Что, нет примет? — огорчился тот.
Попов протянул объяснение Титова, Женя быстро просмотрел.
— Класс! Чего же ты такой хмурый?
— Да так, — отмахнулся Попов. — Отдай, пусть сделают фоторобот.
Гальский кивнул и, многозначительно подмигнув, выскочил из кабинета.
Валера взглянул на часы. Без четверти пять. Все, что связано с деятельностью спецопергруппы «Финал», еще пять минут назад казалось ему далеким, расплывчатым и малореальным. Настолько нереальным, что иногда появлялась мысль: и беседы с Викентьевым, и сделанное ему предложение, и написанный рапорт, и совершенно секретный приказ, с которым его ознакомили под расписку, и информационные бюллетени, напичканные сгустками из кошмарных снов, —
все это мистификация, хорошо подготовленный розыгрыш, своего рода тест на психологическую устойчивость. Он понимал, что эта глупая мысль есть следствие защитной реакции психики на информацию о вещах, противных человеческой природе, но тем не менее она помогала отгородиться от того, что когда-то, лучше позже, чем раньше, станет для него реальностью. И вот сейчас мимолетная встреча с Викентьевым на лестничной площадке мгновенно все изменила, пугающая неопределенность приобретала вполне четкие очертания.
Попов принялся составлять ориентировку под будущий фоторобот лжесержанта. Сосредоточиться не удавалось, paбота продвигалась медленно. Один раз отвлек начальниц отдела Ледняк — высокий, болезненно худой, с большими навыкате глазами. Бесшумно вошел, стал у двери, дождался, пока Попов поднял голову.
— На два дня тебя забирают в УИД, передай, что есть срочное, Гальскому.
«Почему на два дня?» — подумал Попов, но спрашивать не стал. Он попытался прочесть на лице начальника, что ему известно о предстоящей в УИД работе и как он к этому относится. Лицо Ледняка ничего не выражало, только смотрел он с легким сожалением. Впрочем, может быть, Валере это показалось.
Взяв себя в руки, он дописал ориентировку. В памяти вертелась фамилия «Лесухин». Несколько раз он чуть не обозначил ею безымянного пока «сержанта».
Вернулся возбужденный Гальский.
— Разругался с ними вконец, но завтра обещали сделать, — размахивая руками и как обычно подмигивая, сообщил он. — Заберешь? Я выеду в райотделы…
— У меня командировка, — глядя в сторону, сказал Попов. — Ты остаешься на месте и руководишь за нас обоих. Бери эти бумаги и командуй!
— Что за командировка? — удивился Гальский. — Так срочно? Случилось что-то?
— В третьей колонии резкое осложнение оперативной обстановки. Меня бросают на усиление.
— Вот умники! А то у нас своей работы нет! — возмутился Гальский. — Сергеева тоже куда-то забирают, правда, на сутки. Вы с ним не вместе едете?
— Не знаю, — вяло ответил Попов, хотя на самом деле был уверен, что это не случайное совпадение.
— Слушай, а чего ты такой кислый? — в упор спросил Гальский. — Что-то опасное? Так ты в засаде был как огурчик, я даже завидовал… Или предчувствие? Хочешь, я вместо тебя поеду? А чего: доложим Ледняку и поменяемся.
Попову стало стыдно.
— Да брось, Женька! — он хлопнул товарища по плечу
— Я о своем. К делу это отношения не имеет! «Внизу караван — боевой разворот, ракета, вторая… теперь пулемет» — вполголоса спел он, точными движениями забрасывая в сейф документы со стола. Валера Попов снова был в форме.
— Другое дело, — удовлетворенно сказал Гальский.
Звякнул внутренний телефон, Попов снял трубку.
— Идем, уже без пяти, — услышал он голос Сергеева.
— Куда?
— Конспиратор! К Викентьеву! Он терпеть не может опозданий. Жду в коридоре.
Они встретились у поворота в тупичок, где находился кабинет подполковника.
— Не дрейфь, — Сергеев сжал Попову руку. — Все будет нормально.
— А чего, — небрежно ответил Попов. — Я никогда еще в обморок не падал. И не убегал.
Он пытался вспомнить, как выглядит Лесухин, но так и не сумел.
Ровно в восемнадцать Сергеев распахнул дверь кабинета Викентьева. Попов ожидал увидеть там членов оперативной группы, но, кроме самого подполковника, в маленькой комнатке никого не было.
— А где же остальные? — непроизвольно вырвалось у него.
— Здесь все, кому положен инструктаж, — сказал Викентьев. — И все, кому он нужен.
С момента встречи на лестничной площадке Попова не оставляло ощущение, что в Викентьеве что-то изменилось. Сейчас он понял, что именно. Подполковник стал сух и холоден, ни одного лишнего движения, слова, жеста. Окаменевшее лицо, цепкий, пристальный взгляд, резкий повелительный тон. Чувствовалось, что им владеет глубокое внутреннее напряжение, но оно надежно обуздано железной волей.
— Ну, что стали столбами? Садитесь. — Викентьев ощутил натянутость обстановки и чуть расслабился, даже позволил себе изобразить некое подобие улыбки. — Нервничаете? Так всегда. Попов опустился на краешек стула. Сергеев устроился основательней — развалился, как в кресле, скрестив на груди руки и вытянув ноги почти во всю ширину кабинета.
Завтра исполнение, — лицо Викентьева снова окаменело. — Оно представляет сложность двумя обстоятельствами. Первое — неопытность капитана Попова. Второе — чрезвычайная опасность объекта. Фразы были рубленые и четкие.
— Это Лесухина-то? — презрительно спросил Сергеев. Викентьев пристально посмотрел на него, и сразу стала очевидной недопустимость вольного тона и развязной позе майора. Сергеев заерзал, сел ровно и подобрал ноги. «И правда Железный кулак», — подумал Попов.
— На Лесухина отказ пока не пришел, — продолжил Викентьев. — Завтрашний объект — Кадиев.
В кабинете воцарилась тишина. Попов не понимал, в чем дело.
— Точно! — Сергеев растерянно похлопал себя по мощному загривку. — Как же мы про него забыли?
— Побег все спутал. Месяц искали, месяц лечили. Отказ в помиловании пришел, а исполнять нельзя — он снова под следствием. Так и выпал из наших аланов. — Викентьев казался обескураженным, и стало ясно, что он не каменным и не железный, обычный мужик, немолодой, жизнью битый одним словом, «мурый», не привыкший ошибаться и оправдываться. — А неделю назад вступил в силу последний приговор — три года лишения свободы за побег из-под стражи. Это наказание поглощается основным.