«Смотрю. А будешь приставать — вырублю», — беззвучно осадил нахала Филипп.
Пусть знает свое место. Фамилию «Главушин» знает вся Солнечная система. А режиссера знаменитой передачи — едва ли тысяча-другая профессионалов экстравидения.
— …Представим теперь, что триадическая кривая разомкнута и свернута спиралью, точнее, клубком, поскольку далее мы будем говорить не о плоскости, но о трехмерном пространстве, — продолжил пояснения молодой Вольняев. — Так как длина нити бесконечна, то у такого клубка будет, по сути, только один конец! Удивительный объект, не правда ли? Из серии тех, что существуют лишь в воображении ученых: магнит с одним полюсом, черная дыра, то есть тень без света, добро без зла…
Сейчас ударится в философию — равнодушно предположил Главушин. Его молодой двойник на экране, видимо, подумал о том же самом,
— Вы хотите сказать, профессор, что загадочные черные шары… — прервал он начавшийся было монолог.
— …И есть бесконечно тонкие и в то же время бесконечно длинные нити, смотанные в тугие клубки!..
— Какими смелыми мы с тобой тогда были! — тихо сказал постаревший, сегодняшний Вольняев. Отец Тихон с трудом оторвал глаза от экстрана, взглянул на академика глазами невинной девушки.
— Смелыми и глупыми, — добавил Вольняев, обращаясь скорее к отцу Тихону, нежели к Главушину. — Ставить подобные эксперименты, не просчитав всех вариантов и даже, в сущности, не понимая толком, что собой представляет объект эксперимента, — преступление! Мне надо было не Нобелевскую премию давать, а билет на Астероиды в один конец!
Филипп саркастически-вежливо улыбнулся.
Ну-ну. Пой, пташечка, пой. Вольняев теперь, значит, стал хорошим, а плохой Главушин вынуждает его провести очередной опасный опыт. И если действительно начать дискуссию по этому поводу — это в прямом эфире-то, экспромтом! — обязательно отыщутся три-четыре миллиона легковерных, которые воспримут очевидную трусость как заботу о благе человечества. Опять посыплются требования прекратить «Игру с огнем»… Боязнь научно-технического прогресса снова входит в моду. Только раньше разыгрывали экологическую карту, а теперь — этическую.
— Да-да, на Астероиды! — обиделся Вольняев. — Это не красивая поза и не попытка выглядеть лучше, чем есть на самом деле! Но отныне — глубочайшее внутреннее убеждение!
Отец Тихон, видимо, ждал чего-то подобного: щеки его порозовели от удовольствия.
— Вам виднее, — равнодушно пожал плечами Главушин. — Не я ставил предыдущий эксперимент, не я и премию за него получал. Моя профессия — репортер, и только. Высокие материи нам недоступны, — не удержался он от приторно-вежливой улыбки.
Вольняев вздрогнул, открыл было рот, демонстрируя прекрасные фарфоровые зубы, но отец Тихон чуть заметно развел руками — дескать, зачем? договорились же не спорить раньше времени! — и академик, буркнув что-то нечленораздельное, отвернулся к экстрану.
Жаль, не получилось. Завести их немножко перед дискуссией не мешало бы. Раздраженный противник вдвое теряет в силе. Впрочем, какая дискуссия? Ее нельзя допускать! Это был лишь предлог, а дальше…
Да, но как? И что взамен?
На экстране будущий нобелевский лауреат снял с подставки шар, взял его в левую руку, словно державу, любовно повертел в ладони.
— Как видите, клубок Ариадны совсем не тяжелый, хотя, казалось бы, бесконечная нить, сколь бы невесома она ни была, должна иметь бесконечную же массу. Это лишь одна из неразгаданных пока загадок черных шаров. Еще пример: хотя клубок не отражает ни кванта упавшего на него света, температура его не возрастает и всегда равна температуреокружающей среды. Это означает, что нить не поглощает фотоны, но, подобно световоду, канализирует их и отправляет туда, в бесконечность…
— Но одну из бесчисленных тайн Ариадниной нити вам профессор, кажется, удалось разгадать? — чересчур почтительно, почти подобострастно спросил молодой Главушин.
Филипп поморщился. Молод был, неопытен. Последние годы он ведет себя совершенно иначе. Теперь, когда его известность превзошла все мыслимые границы, самые гениальные умы Земли и системы заискивают перед ним. Ничего удивительного. Ученость всегда склоняла голову перед Славой.
— Именно об этом я и хочу сейчас рассказать. — Вольняев водрузил шар на подставку. — Поскольку нить Ариадны обладает светопроводящими, так сказать, свойствами, возникает вопрос, нельзя ли найти ей практическое применение и использовать для связи между, например, спутником, находящимся на орбите Земли, и космическим кораблем, отправляющимся к соседней звезде. Дело в том, что прочность нити также, по сути, бесконечна, ведь при попытке разорвать ее она просто удлиняется во сколь угодно большое число раз. То есть нить могла бы служить идеальным средством передачи информации.
— Однако, профессор, если длина каждого участка нити Ариадны, насколько я понял, также бесконечна, то, если бы вы даже и ухитрились пустить вдоль нее световой сигнал, дождаться его появления на другом конце отмотанного участка — увы, не удалось бы!
Филипп усмехнулся. Хорошо отработанный вопрос — это два зайца, схваченных за уши одной рукой. Ведущий передачи проявил остроту ума, отметивший — глубокое знание предмета. А сколько раз это репетировалось, про то экстразрителям знать не положено.
— Совершенно верно! — обрадовался на экстране молодой Вольняев сообразительности еще более молодого Главуши-на. — Именно в этом и состоит суть эксперимента, соучастниками которого сейчас станут уважаемые экстразрители! Мы научились вводить… вернее, посылать вдоль нити световой сигнал и, так сказать, выпутывать фотоны из максимально распрямленной, размотанной нити. И сейчас мы попробуем определить скорость распространения света в этом удивительном, демонстрирующем полное пренебрежение к законам природы объекте…
Серая полупрозрачная пелена быстро заволокла экстран. На ее фоне золотом вспыхнула гигантская цифра «восемь», опрокинутая набок, и начала вращаться — сначала медленно, потом все быстрее, быстрее… Дымка стала красной, затем оранжевой, желтой. Превратившись в большое золотое колесо, символ бесконечности взмыл вверх, а на его месте сквозь фиолетовый туман проступила фигура Главушина — вчерашнего. Именно вчера делалась эта запись. Филипп сидел за столиком, украшенным вазой с цветами, и был одет точно в такой же серебристо-голубой костюм, что и двадцать лет назад. Та же прическа, те же жесты… Но лицо, конечно, изменилось. На лбу и у глаз прорезались морщины, щеки чуть заметно обвисли. И самое главное — глаза. Спокойные, потускневшие, равнодушные… Угас в них азарт, и никакой свет мудрости не может, как оказалось, его заменить.
— Я полагаю, экстразрителям старшего поколения было приятно увидеть фрагмент первой Игры с бесконечностью. Мне, разумеется, тоже. Ведь это — молодость не только ставящей самой популярной на экстравидении передачи, но и наша с вами. Хочу напомнить, что результат эксперимента, проведенного двадцать лет назад, оказался парадоксальным: независимо от длины нити время распространения светового сигнала по ней оказалось равным примерно ста тридцати семи секундам. Это, конечно, противоречило не только теории относительности, но и вообще всей существовавшей в то время физической, картине мира. Однако лишь теперь, двадцать лет спустя, стало ясно…
Главушин сделал небольшую паузу и иронично-умно улыбнулся.
— Не то, к сожалению, как этот факт вписывается в имеющуюся парадигму, а то, насколько глубоко это противоречие. — Но сегодня… О, сегодня великий день! Вполне возможно, что завеса тайны, окутывающая знаменитые черные шары, будет наконец поднята, и мы узнаем, что это: наследство, доставшееся землянам от древних цивилизаций, дар так до сих пор и не обнаруженных инопланетян или что-то совершенно иное. Как вы уже знаете, в Игру с бесконечностью вновь вступил Алексей Вадимович Вольняев, теперь уже академик и нобелевский лауреат. А поможет мне провести Игру Руслана Просторова, выпускница института экстравидения. Итак, прямое включение! Филипп нахмурился.
Вот и первый сбой. Ланы-то нет. Но это — небольшая беда. Экстран вновь заволокло серой дымкой, в которой завертелось, набирая обороты, золотое колесо.
Серая дымка — это, конечно, архаизм. Но тридцать лет назад, когда только начинались передачи экстравидения, мгновенная смена образов на экстране заставляла вздрагивать не только детей и старушек, начинавших тут же испуганно креститься, но и видавших виды матерых телевизионщиков. Некоторые из них так и не смогли перестроиться на экстравидение. А на смену им пришли такие, как Новичаров и Циркалин, энергичные, предприимчивые, цепкие…