Что они затеяли?!
— Я полагаю, знаменитейший из всех ведущих экстравидения, Король Научного Репортажа Фил Главушин не побоится проявить решительность и, подобно герою Тезею, откроет дверь в лабиринт, то есть нажмет на клавишу «пуск»! — прокомментировала Лана неожиданный ход режиссера. На контрольном экстране ее не было видно, и голос прозвучал откуда-то снизу, словно из-под столика, вернее, той его части, что уцелела на окутанном синей пеленой экстране.
Филипп вздрогнул. Миллиарды пар глаз смотрели сейчас на него. Одни с надеждой, другие с разочарованием, третьи с холодным любопытством. Все оттенки человеческих эмоций были в этих невидимых, но почти осязаемых взглядах. Только бы не струсить.
— Нет! — задергался в кресле Вольняев. — Я не позволю!. Отец Тихон смотрел то на Лану — с ужасом, то на Главушина — со страхом и надеждой.
— Успокойтесь! — властно прошептала Лана. — И сядьте! Фил лишь проимитирует нажатие клавиши. Надо же как-то выбираться из… ситуации, в которую мы по вашей милости вляпались?
Захар явно суфлировал ей «из дерьма». Не учел, что подобные слова Лана не может произнести даже шепотом.
— Но установка исправна! — возмутился Вольняев. — Что вы из меня идиота делаете?
— Вы хотите, чтобы Фил и в самом деле нажал на клавишу?
Главушин усмехнулся.
А если бы все это выскочило в эфир? К счастью, звукотехники сработали четко, с контрольного экстрана не донеслось ни звука. Словно былинный богатырь, восседал на кресле знаменитый ведущий Фил Главушин и загадочно улыбался в усы. Идиот.
По периметру паукообразной установки вспыхнули разноцветной россыпью огни и разом погасли. Остались только расположенные треугольником зеленый, синий, желтый. В центре треугольника алел большой пятиугольник с лаконичной надписью «пуск».
На экстране вихрилась опрокинутая набок золотая восьмерка.
Вольняев недоуменно переводил взгляд с Филиппа на Лану и обратно.
— Какая гадина включила установку? — прошептал он.
«Ну, Фил, давай! Помни, ты воплощение мужества и решительности! А главное, четко выполняй команды. Лана, быстро на подиум! Заставка кончается!»
Подиум — это, видимо, небольшое круглое возвышение прямо перед «головой» паука. Больше всего он похож… Зах, что, решил в качестве объекта передачи…
Лана медленно встала, плавно, словно сомнамбула, подошла к установке, поднялась на подиум, зажатый между блестящими металлическими «лапами». Объективы нескольких экстрамер, усеивавших, подобно глазам, голову паука, скрещивали теперь на ней свои хищные взгляды. «Фил, давай к установке! Живо!»
Главушин послушно вскочил с кресла, подошел к брюху паука со стороны красной клавиши. Вольняев, так и не дождавшийся ответа на свой вопрос, то порывался встать с кресла, то недоуменно смотрел на отца Тихона. Ему явно не хватало мужества и решительности. «Что сказать-то?»
«Пока говорит Лана. Включишься по команде».
На экстране уже растаяла фиолетовая дымка.
— Итак, уважаемые экстразрители, через несколько секунд произойдет — если экспериментальная установка, конечно, работает, — знаменательное событие в жизни человечества: оно впервые лицом к лицу встретится с бесконечностью… Поскольку академик Вольняев отказался от участия в передаче, объектом первой трансляции, с вашего позволения, стану я. Опасно это не более, чем фотографирование, так что особых поводов для волнения у меня нет.
Главушин посмотрел на контрольный экстран. На нем были лишь паук, он сам рядом с красной клавишей и Лана на подиуме.
Так на что все-таки похоже это возвышение? И достаточно ли решительно я выгляжу?
— Смею предположить, уважаемые экстразрители согласятся с тем, что выступать от имени человечества на первой встрече с бесконечностью должна представительница его прекрасной половины? — кокетливо улыбнулась Лана.
Господи, как она хороша сейчас! Быстрее бы все кончалось. Пусть как угодно кончится — только бы она осталась со мною, только бы целовать эти губы и смотреть в бездонные глаза…
— Не согласен! — протестующе покачал рукою Главушин. — Вношу поправку: прекрасная представительница человечества!
Щеки Ланы чуть заметно порозовели. Опустив голову, она положила правую руку на левое плечо.
На секунду Филипп забыл о мужестве и решительности.
Это она пытается спрятаться от заинтересованных взглядов миллиарда с лишним мужчин. Вспомнила, что одета в «полуинтим», и пытается закрыть грудь. Недотрога ты моя драгоценная!
«Фил, ремарку насчет времени отклика! — прохрипел Новичаров. — Быстрее, у нас осталось только восемь минут прямого эфира».
— Итак, через сто тридцать семь секунд обитатели бесконечности — если они есть, конечно, — смогут, подобно нам с вами, насладиться образом прекрасной земной девушки. А еще через две с небольшим минуты мы можем ждать уже их ответ. Вы спросите, почему так быстро? Ведь жителям Завселенной, Внеуниверсума, понадобится немалое время для того, чтобы раскодировать экстравизионный сигнал, подготовить соответствующую аппаратуру и послать ответный образ. Да, конечно. Но, как утверждают ученые, Пространство и Время родились одновременно с нашей Вселенной и за ее пределами просто не существуют. Поэтому то, что для нас происходит мгновенно, на противоположном конце космического провода, волшебной нити Ариадны, может длиться, происходить вечно. Итак… Три, два, один… пуск!
Главушин накрыл клавишу ладонью, энергично крутанул кистью, имитируя нажатие. Повернулся с гордым видом, напыщенно произнес:
— Свершилось! Исторический миг настал!
Ничего, естественно, не произошло. Но объявить об этом можно будет только через четыре с половиной минуты. А пока…
«Подойди поближе к Лане, — пропищал Деловеев. — Я хочу изменить ракурс съемки».
Филипп послушно сделал два шага по направлению к подиуму.
— Раз, два, три — огонь пали! — скороговоркой передразнил его где-то рядом Циркалин.
Главушин непроизвольно оглянулся. Неведомо когда появившийся Леня Циркалин, судя по всему, только что отпрянул от установки и торчал теперь рядом с отцом Тихоном, глупо улыбаясь. В телеочках-пенсне блестками отражались юпитеры.
Что он тут делает? Кто его пустил в кадр?
Филипп скосил глаза на контрольный экстран. Нет, установка была уже за его рамками. В фокусах экстрамер только он сам и грустно улыбающаяся Лана.
Филипп улыбнулся в ответ.
Так какого черта вертится здесь Циркалин?
Разноцветный треугольник на брюхе паука вдруг погас на мгновение и снова вспыхнул. По периметру установки, словно по борту корабля в праздничную ночь, тоже вспыхнули огоньки: шесть голубых, шесть желтых, шесть красных.
— Что вы наделали?! — вскочил наконец со своего кресла Вольняев.
— Мне показалось, Фил плохо нажал на кнопку, — объяснил сияющий, словно новая копейка, Циркалин. — Вот я и подстраховал!
Филипп повернул голову в сторону контрольного экстрана. Ни образы Циркалина и Вольняева, ни их реплики в эфир, конечно, не пошли. Только теперь перепоясанный цветными огоньками паук выползал на экстран. Лана застыла на возвышении между его лапами, закрывая правой рукой грудь и упавшими со лба волосами — лицо. Оправа телеочков — в тон колготкам — с трудом просматривалась за густыми золотистыми прядями.
Что-то ослепительно вспыхнуло вдруг — и Лана исчезла.
— Что за черт! — выдохнул Вольняев. — Такого не должно… Академик подбежал к подиуму, поднялся на него, поводил
руками, словно бы играл в жмурки. Но «поймать» Лану ему не удалось.
— Уйдите отсюда! — приказал он Циркалину. — И не вздумайте кто-нибудь отключить установку! Пока она работает на прием, есть надежда… — Тяжело сойдя с подиума, Вольняев проковылял на негнущихся ногах к брюху паука, остановился рядом с круглой белой кнопкой. От его молодого задора не осталось и следа.
Нужно бы что-то сказать. Ведь экстрамеры работают, в эфир идет черт знает что… Все, кроме мужества и решительности…
— Как видите, уважаемые экстразрители, Игра приобрела несколько неожиданный оборот, — жизнерадостно завопил Новичаров, незаметно появившийся рядом с Филиппом. — Позвольте представиться: Захар Семенович, бессменный режиссер передачи. Друзья зовут меня просто Зах. До сегодняшнего дня вы видели мою фамилию — Новичаров — только в титрах. Но вот пришла минута, когда я должен помочь нашему всеми любимому, знаменитому ведущему Филу Главушину с честью выйти из весьма непростой ситуации. Фил — мой лучший друг, а друзей, как известно, в беде не бросают. Потрепав Филиппа по плечу, Новичаров продолжал по-прежнему жизнерадостно: